«Правду», «Политическое самообразование»…
– Эх ты, темнота, – засмеялся Юрка. – Ну, я побежал, что ли?
– Беги. Только машину после работы-то помой. Обязательно! – крикнул вслед ему Сания, – да так, чтоб сверкала!
– Ладно, – крикнул уже из кабины Юрка, – сделаю.
Долго ещё стоял Сания, провожая взглядом убегающий «зил». Стоял, улыбался, покуда тот не исчез за углом, мигнув на прощанье красным сигналом поворота.
«Так-то, Горбовский, – усмехнулся он. – Стихи уважает, видишь ли… Дело не вредное, хорошее даже, можно сказать. Да и технику, видно, любит. А раз любит, то и толк выйдет», – ещё раз подумал Батя и вдруг запел во все горло: «Я из пивной иду, я никого не жду и никого уж не сумею полюбить!» Потом осекся, огляделся, не услышал ли кто «хулиганскую» песенку. Кашлянул в кулак, приосанился и с удовлетворённым чувством ладно прожитого дня шагнул к оранжевому свету своих радушных окон».
…Глядя на прильнувших к иллюминатору жену и дочь, я прикрыл глаза и подумал: «И все – таки Господь не придумал на этой Земле ничего лучше, чем эта «долбаная» Россия», и крепко заснул со счастливой улыбкой. Встретили их в аэропорту все юфимовы родственники, хотя он попросил приехать только сына. Тот и повез их в город. Как неузнаваемо похорошела Уфа! Они ехали по ночному городу, по новенькому, грандиозному проспекту имени Салавата Юлаева и я совершенно не узнавал новый облик башкирской столицы. Честное слово, даже расстроился, и только когда въехали в старую, до боли знакомую часть его «малой» родины, сердце успокоилось.
Но все равно еще трудно разобраться: радуют эти удивительные перемены или расстраивают… С годами тихая улица Габдуллы Тукая, где до сих пор стоит его 14-я школа, бывшее медресе «Галлия» и липовые аллеи улочки Д. Благоева, где в большом старом дворе прошло все юфимово детство, щемит сердце гораздо больше, чем грандиозные масштабы новостроек… Отсюда мы бежали в парк Салавата Юлаева, почему-то переименованный впоследствии в парк имени Крупской. Хвала Аллаху, что ныне парку вернули прежнее имя… А по крутым склонам парка, сломя голову неслись к берегу родной Агидели, где пропадали все лето с утра до ночи…
Когда мы с женой вышли из редакции «Бельских просторов», где тогда собирались напечатать его рассказы, шел дождь. Радовало, что накануне, в солнечный день семьей совершили долгую прогулку по его родному городу, где он так долго не был. Проходя мимо Уфимского института искусств, вспоминал, как на занятиях по актерскому мастерству впервые увидел Шауру Мусовну Муртазину, поставившую в те годы в Башкирском академическом театре драмы имени Мажита Гафури нашумевшую пьесу Вольтера «Магомет».
Вот заикнулся о дочери-балерине, а ведь для меня это воплощенная в ней мечта детства. В детстве я долго занимался хореографией и выделялся среди сверстником отчаянным, высоким прыжком.
– Соня, – говорила моей матери педагог, народная артистка СССР, дочь знаменитого писателя, Тамара Худайбердина, – твой сын талантливый. Его в Ленинград надо отправить, в Вагановское училище. Ему учиться надо балету. Ну какая мама
