Фенхель.
– Ничего подобного. Либо моли, либо страдай.
Чтобы защититься, он мог бы перевернуться на живот, но не сделал этого, а в какой-то момент перестал сопротивляться, да так и лежал, издавая нечто среднее между жалобными и смеющимися звуками. Фенелла увидела, что на лбу у него выступил пот, и отпустила. Она легла рядом и устроилась в его объятиях.
Тяжело дыша, он повернулся к ней лицом.
– И тебя с добрым утром, Фенхель.
Она посмотрела на него, взглядом лаская каждую черточку его лица. Узкую морщинку на лбу, постоянно пытавшуюся о чем-то спросить, брови, ресницы, скулы. Нос у него был тонким, с постоянно трепещущими ноздрями, а губы красно-коричневыми. Он всегда нравился ей больше, чем она способна была выразить словами, но никогда так, как сейчас. Дождь наконец прекратился.
– Задумалась о том, злишься ли на меня? – спросил он. – Мне кажется, что не стоит, особенно после того, как ты жестоко наказала меня, а я этого совершенно не заслужил.
– Не заслужил? – Она с трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться, не зашептать, не поцеловать.
– Я вернул ту штуку, которой у меня нет. Так, как ты и велела. – Он взял ее руку и положил себе на грудь. Сквозь ребра сердце гулко билось в подставленную ладонь. Ее собственное сердце колотилось с еще большей силой, будто пыталось заглушить его.
– Я ничего не чувствую, – нисколько не смутившись, солгала она. – Только то, что с недавних пор ты шьешь себе сорочки из непозволительно дорогого сукна.
– Фенхель! – Если бы это был Сильвестр, то его лицо залилось бы краской. А Энтони был загорелым, словно пират, и покраснел внутри.
Фенелла расхохоталась, ловко развязала ленту у себя на шее и положила его руку на теплую кожу. Сердце под ней билось с пугающей силой.
– Добро пожаловать домой, – произнесла Фенелла.
Это была восхитительная игра, и никогда – настолько опасной. Она хотела выиграть любой ценой, но проиграла. Когда в следующий раз он смог дышать, она лежала у него на шее. Он мгновенно сложил оружие, прижал ее к себе и вложил в свой стон два с половиной года.
Наверное, можно научиться получать что-то и от других мужчин. Большинство девушек так и поступало, они втюривались в одного, выходили замуж за другого, и их все устраивало. Но тем, кто жил так, вряд ли нравилось в их первом возлюбленном все, как нравилось Фенелле в Энтони.
Той первой весной она сказала ему:
– Ты мне нравишься. Так же сильно, как тебе нравится «Мэри Роуз».
– О, – ответил он и повернул голову в сторону, чтобы она не заметила, как он покраснел внутри. – Она мне нравится, да. Но если бы я мог делать что хочу, я бы в ней кое-что изменил.
Фенелла задумалась. Если бы она могла делать что хочет, что бы она изменила в Энтони? Его запах, его волосы, которые щекотали ее, когда они целовались, его губы, у которых был малиновый вкус, его язык, который мог идти против ветра? Нет, она точно не стала бы менять ни искорки в его глазах, ни ресницы, ни ямочки, появлявшиеся
