не всем, но те, кому удалось, кто не спился, не умер от наркотиков, голода и холода, шли к этой цели разными путями. Впрочем, гибель от пороков или несчастных случаев необязательно вела к забвению и безвестности, иногда и наоборот, и к некоторым именам в этой трагической цепочке Юфим еще вернется в своем рассказе.
«– Но что ты все-таки ищешь, чего добиваешься, Орасио?
– Права на жительство.
– Здесь?
– Это метафора. А поскольку Париж – тоже метафора (я слышал, ты сам говорил), то мои желания вполне естественны…
– У тебя в голове, – упорствовал Грегоровиус, – засела идея имперского величия. Ты говоришь – право на жительство, право на город? Да нет, право властвовать над городом. А досада твоя – от незалеченного честолюбия. Ты ехал сюда и думал, что у площади Дофин тебя ждет твоя статуя в полный рост…»
Юфим Сания выписал эту цитату из «Игры в классики» Хулио Кортасара, потому что хотел объяснить себе, почему молодые люди, когда приходит срок, покидают свои провинциальные насиженные места, даже если чувствуют там себя вполне комфортно, и устремляются в столичные города, в полную неизвестность, готовые терпеть лишения, лишь бы удовлетворить свои честолюбивые амбиции. Явление это интернациональное. В начале века амбициозные молодые интеллектуалы-американцы рвались в Париж покорять мир. Об этом у того же Хемингуэя немало сказано.
Живя за «железным занавесом» в Советской стране, молодые честолюбцы вроде Сании о Париже, конечно, не мечтали, верхом их амбициозных вожделений могли стать лишь Москва и Ленинград. Не имея ни денег, ни связей, они бросали все и ехали в столицы с одним реальным шансом из тысячи: стать студентом престижного вуза.
О счастливчик – Юфим Сания: из тысяч таких же честолюбивых и амбициозных молодых людей, рванувших в Питер наудачу, попал в десятки тех, кому повезло. Еще бы! Стать студентом ЛГУ имени Жданова, да к тому же философского факультета – «это ли не цель желанная?», как восклицал юный Гамлет. Ведь таких факультетов тогда по всему Советскому Союзу было штуки четыре.
Какой – о Боже! – безнадежно старою казалась мне бородка эта в инее.
Да было ли студенчество с гитарою? Не миф ли – Менделеевская линия?
Но, вновь воскреснув, грустная элегия веселую мне юность возвратила:
вдоль здания Трезиньевских коллегий до двери альма-матер проводила.
Вновь молодость, прекрасная и сильная, ворвалась в память: все там впереди. О, до бесстыдства, солнечная линия, в грядущее дерзающих веди!
И сам себе казался я удачливым, сорвавшим свой счастливейший билет:
мое мышленье так переиначит он – мудрейший философский факультет.
Увы! Не знал я в вузе элитарном тогда еще об истине простой: что дух свободы, мир тоталитарный – несовместимы… И в стране застой…
Потом Сания снова остановил этот рассказ и стал вновь внимательно читать
