взрослого мужчины, так похожего на Горшенева и внешне, и простотой своей.
– Разумеется, – прекрасно понимая, что он имеет в виду, ответила я. – Еще тогда, на кухне.
– Вы хотите, чтобы это продолжалось?
Для эффекта и выдержала паузу. Затем ответила, абсолютно честно:
– Да.
С облегчением Андреев выдохнул.
– Вера! – уже довольно раздраженный голос подруги отвлек меня от мыслей.
– Я догоню! – крикнула я ей, и они с Вадимом вышли с ледовой площадки за бортик – разуваться.
– Я отведу Вас, – взявшись, как прежде, мы покатились к выходу с арены. – Как бы Вы описали это одним словом?
– Уютно, – не раздумывая, сказала я.
– Уютно… именно так, – кивнул Андреев, опуская «забрало» на лицо.
Мы не стали прощаться. Просто я пошла к своим, а он – не знаю.
– Это что вообще было? – сразу же налетела на меня Таня.
– Только то, что ты видела, – закатив глаза, я села разуваться. Как же, оказывается, устали ноги.
– Снова за свое, да? – уже веселее спросила она, решив меня подколоть. – Опять на взросленьких потянуло?
Мне вдруг стало противно.
– Не надо, – попросила я ее. – Ты так не говори. Ты же прекрасно знаешь…
– Ладно, извини. – Осеклась она. – Ну а все же?
– Да что тебе нужно? Решительно не пойму.
– Ай, да ну тебя!
– Таня. Я всего лишь пытаюсь жить дальше. Делаю то, что вы все мне только и советуете.
– Используя для этого симпатию других людей как средство повышения самолюбия? Это гадко.
Я посмотрела на нее, оставив шнурки.
– Гадко? – медленно переспросила я. – Гадко? Что ты можешь знать о гадостях? О том, как в этом мире все устроено гадко! И не тебе мне говорить о том, как поступать не следует. Меня жизнь и так наказала. Сам мир – гадкий. И уж если в нем не выходит жить честно, жить чувствами, умом и моралью, то я тоже сделаюсь гадкой. И может быть тогда этот мир меня примет, и я смогу быть счастливой!
– Это не по-божески, – сказав это, Таня тут же поняла, что наступила на мину замедленного действия.
– Что мне ваш бог… – насмешливо сказала я, почему-то не закипев от упоминания о нем, а наоборот, как-то сникнув. – Где он был, когда все то со мной происходило? Он затыкал уши и закрывал глаза, ваш бог. Он сделал все, чтобы я отказалась в него верить. А теперь пусть пеняет на себя. Когда человеку уродуют душу, он больше никому и ни во что верить не станет. Тем более, в такие глупости, как божество. Он станет злым. А я – такой же человек, как все.
Таня замолчала. Она знала, что спорить со мной в вопросах религии и философии – просто бесполезно. К тому же она в последнее время немного побаивалась выводить меня из себя.
VIII. Тварь
