пригоршню серебра, и любовно пощекотал их, и подбросил каждого в воздух, и обнял их.
Было ясно, где Сверри собирается оставить «Торговца» на зимовку. Он заставил нас разгрузить судно, снять балласт из камней, парус, мачту и такелаж, а потом вытащить корабль на катки из бревен, чтобы вода не касалась корпуса даже в самый высокий прилив.
Судно было тяжелым, и Сверри позвал соседей, живших по другую сторону болота, чтобы те помогли вытащить корабль при помощи пары волов. Помню, как его старший сын, мальчик лет десяти, тыкал в нас воловьим стрекалом.
За домом стояла хижина для рабов, сделанная из тяжелых бревен (даже крыша ее была бревенчатой), и мы спали там прямо в кандалах.
Днем мы работали, очищая корпус «Торговца», соскабливая грязь, водоросли и ракушки. Мы счистили грязь с днища, расстелили парус, чтобы его вымыло дождем, и теперь голодными глазами наблюдали за женщиной Сверри, чинившей ткань с помощью костяной иглы и жилы. Она была приземистой, коротконогой, со слишком толстыми бедрами, круглым, испещренным оспинками лицом и красными, обветренными руками и ногами. Словом, ее никак нельзя было назвать красивой, но мы изголодались по женщинам, поэтому исступленно пялились на нее.
Это забавляло Сверри. Один раз он приспустил с плеч ее платье, чтобы показать пухлые белые груди, а потом рассмеялся, увидев, как округлились у нас глаза.
Мне снилась Гизела. Однако я почему-то никак не мог увидеть ее лицо, и потому сны не служили мне утешением.
Люди Сверри кормили нас кашей и супом из угрей, давали лепешки и уху, а когда выпал снег, нам в качестве подстилок бросили грязные овчины. Сгрудившись в хижине для рабов, мы слушали, как завывает ветер, и смотрели на снег сквозь щели между бревнами.
Было холодно, так холодно, что один из саксов не смог пережить зиму. У него началась лихорадка, и спустя пять дней он просто умер, и два человека Сверри, отнеся тело к ручью, швырнули его на лед, чтобы труп смыло следующим приливом.
Недалеко от дома находились леса, и каждые несколько дней нас отводили туда, чтобы заготавливать дрова. Цепи кандалов нарочно делали слишком короткими, чтобы нельзя было шагнуть широко, и, пока у нас в руках были топоры, нас постоянно охраняли люди с копьями и луками. Я знал, что моментально распрощаюсь с жизнью, если только попробую достать одного из охранников топором, но все равно испытывал сильное искушение попытаться это сделать.
Один из датчан предпринял такую попытку раньше меня. Он повернулся и с воплем неуклюже побежал, и стрела попала ему в живот. Он согнулся, и люди Сверри медленно прикончили его. Несчастный громко вопил, умирая. Смерть его была мучительной, а кровь запятнала снег на несколько ярдов вокруг. Датчанина специально убили так медленно, чтобы это послужило уроком для остальных. Поэтому я просто рубил деревья, отсекал ветви, расщеплял стволы с помощью кувалды и клиньев, затем снова рубил и вечером возвращался в хижину для рабов.
– Если бы только эти маленькие ублюдки, дети Сверри, подошли поближе, – на следующий день сказал
