гулом. Сквозь него было невозможно услышать ничто другое. В толще воды я едва различил силуэт похожий на человеческий. Он протягивал ко мне руки и что-то говорил. Что именно? Понять было невозможно. Его руки были в крови, как и у меня. Я этого не видел. Я это знал. Силуэт становился все огромней и отчетливей. Он заслонил собой и воду и солнце и, казалось, что даже воздух – и тот принадлежал ему, – так тяжело и больно было дышать. Он поднял меня на руки и куда-то понес. Туда, где шум плотины становился все тише, а его голос все громче. Он опустил меня на землю, и я почувствовал, как его пальцы открывают мои стянувшиеся от подсыхающей крови веки. Только тогда я смог разобрать, что же он мне кричит.
– Колька, холера, открой глаза! Ты как тут? Откуда ты тут взялся на мою голову? Тут же евреев и комиссаров ликвидируют!
Я открыл глаза. Надо мной, в форме полицая, склонился дядя Степан. Он тряс меня за плечи, и его лицо было так близко к моему, что его острые топорщащиеся усы, казалось, вот-вот воткнутся мне в глаза. Степан был братом моей матери и лучшим другом моего отца. Они дружили с детства. Это был высокий, крупнолицый и слегка полноватый мужик, полнота которого еще больше подчеркивала его природную силу. А короткая стрижка, широкая шея и большие светло-русые усы добавляли грозности выражению его лица. Если бы не его улыбка и его глаза. Когда он улыбался, вся грозность куда-то исчезала, глаза загорались каким-то шалопайским огнем, и он превращался в такого же мальчишку, как и я. Я знал его всю свою жизнь. Он всегда был таким. Я ему доверял. И только он мог меня спасти.
– Дядя Степан, забери меня отсюда, – тихо простонал я.
– А ты как вместе с евреями в машине оказался?
– Я думал, мы едем на вокзал. Я хотел Машу проводить. В Германию…
– Машу? В Германию? Ой, дурень! Ой, дурень! – всплеснув руками, запричитал дядя Степан, – какая к черту Германия! Тут в каждой яме Германия! Надо же! Чуть не убили тебя, дурака!
Дядя Степан взял меня за локоть и потащил за собой.
– Герр Фидлер, Герр Фидлер! Помогите мне герру штурмфюреру на немецкий перевести!
Степан поставил меня перед немецким офицером и быстро, будто боясь не успеть, все, что нужно сказать, затараторил, постоянно переводя взгляд то на офицера, то на переводчика.
– Герр штурмфюрер! Ошибочка вышла! Этот хлопчик никакой не еврей. Племянник он мой. Сестры сын. Самый настоящий наш украинский хлопчик. Да вот же, смотрите. А ну, Коля, раздвинь ручонки, – Степан развел в стороны мои ладони, которыми я прикрывал то, что обычно прикрывают в бане все голые мужики, – вот видите? Как Бог родил, так все на месте и осталось. Сразу видно, что не еврей. Вы переводите, герр Фидлер, переводите.
Выждав, когда переводчик закончил переводить, Степан, не дожидаясь ответа, продолжил:
– И страдалец
