все ясно, – пробормотал он озадаченно. Просмотрев том уже повнимательнее, Пафнутьев еще в нескольких местах нашел клочки удаленных документов – показаний, признаний, протоколов. – Суду все ясно, – повторил он, захлопывая том.
– Разрешите? – снова приоткрылась дверь, и в кабинет заглянул все тот же незнакомец.
– Всегда вам рад, – ответил Пафнутьев. – Давно жду.
– Мы знакомы? – удивился гость.
– Вряд ли.
– А как же понимать…
– Шутка.
– О! – восхитился тот. – Здесь так редко встретишь человека, способного…
– Да, я такой, – кивнул Пафнутьев.
– Игорь Александрович Шумаков. – Незнакомец протянул руку. – А вас, простите?
– Сейчас вспомню… Ах, да… Пафнутьев моя фамилия. А зовут Павел Николаевич.
Шумаков быстрым, наметанным взглядом скользнул по обложкам томов уголовного дела и в ужасе закатил глаза:
– Значит, на вас это дело повесили!
– Это хорошо или плохо?
– Смотря для кого!
– Для меня, конечно!
– Плохо.
– Почему?
– Ну что тут говорить… Я закурю?
– Конечно.
Шумаков сел на стул, закинул ногу на ногу, щелкнул сверкающей зажигалкой, пустил дым к потолку.
– Павел Николаевич… Вас, видимо, должны были просветить… Вы же не первый беретесь за это дело.
– Просветили.
– Вы, наверно, догадались, что дело это не столько экономическое или уголовное, сколько политическое.
– Догадался.
– Вот видите… У нас любое дело, как только переваливает за десять миллионов, становится политическим. Украдете миллион долларов – посадят быстро и надолго. Украдете десять миллионов – начинаются проблемы. Многочисленные, убедительные, но все в вашу пользу. Украдете сто миллионов долларов – все! Вы надежда нации, опора государства, лицо, приближенное к императору. Как говорили классики – надежда русской демократии.
Пафнутьев помолчал, взяв верхний том, с силой бросил его на стопку, склонив голову, посмотрел на выползавшую из страниц пыль.
– Пыль, – сказал он.
– Не понял?
– Пыль, говорю, вылезает из томов.
– Да, – кивнул Шумаков, – я вас понимаю. С этими томами надо обращаться осторожнее. В них столько пыли, столько пыли, что она становится взрывоопасной. Знаете, это как в шахтах, где темно, сыро и ничего не видно… Так вот, есть шахты, которым присвоена специальная категория – опасные по пыли.
– Там темно и сыро? – Пафнутьев кивнул на тома уголовного дела.
– Да, там темно и сыро. Впрочем, сырость можно назвать мокрухой. В наших с вами кругах чаще употребляется именно это слово. Я немного занимался этим делом…
