вам что-нибудь выпить? – спросила я, с облегчением ощутив, что в моем голосе нет дрожи. Это был хороший знак.
Я не хотела нервничать. Наоборот. Каждый день последние двенадцать лет я проходила мимо высокомерных детей чиновников – в том числе мимо нее, – и устала притворяться, будто не слышу презрения в их голосе. Или в их словах.
Сидни не ответила напрямую, и моя кожа начала зудеть до самых костей в таких местах, где я никогда бы не смогла ее почесать.
Она посмотрела на мать в безупречном костюме белого цвета, который у торговцев встречался редко. Он был непрактичным и быстро пачкался. Возможно, она была доктором, адвокатом или даже политиком. В тот момент, когда Сидни открыла рот, чтобы передать свой заказ через мать, мир вокруг меня завибрировал, знакомым образом предупреждая, что понимать следующие слова я уже не должна.
– Скажи ей, пусть принесет воды. – Я ощутила на себе пристальный взгляд Сидни. – Нет, стой! Сначала спроси, подают ли у них чистую воду. – Плавный говор чужого языка казался мне грязным. Я заставляла себя смотреть вниз, пока они общались между собой.
– Спасибо, – произнесла женщина, вернувшись к англезу, и в ее словах уже не было той масляности. – Мы будем только воду.
Услышав общий язык, я подняла голову.
– Я дам вам несколько минут, чтобы вы изучили меню, – ответила я как можно вежливее, стараясь подражать дипломатичной интонации матери. «Точно, политик», – подумала я и добавила:
– Вернусь с водой.
Я пряталась за стеной так долго, как только могла себе позволить, медленно разливая воду в три стакана. Мне очень хотелось что-нибудь с ней сделать, но я знала – если отец увидит меня за этим занятием, его хватит удар, – и не хотела брать на себя ответственность за вдовство матери и сиротство сестры. Я сказала себе, что не поддаться такому желанию – признак невероятной силы воли, и была очень собой горда.
Я несколько раз вздохнула, осматривая ресторан. Мне хотелось попросить Бруклин поменяться столиками – только на этот раз, – но это сочли бы оскорблением: так я нанесу обиду семье чиновников, сидевшей за моим столом. А Брук была счастлива: она могла флиртовать с мужчинами и льстить им, чтобы заработать чаевые. Кроме того, она ненавидела детей чиновников почти так же, как я.
Она бы ненавидела их больше, если бы понимала, что они говорят.
Выбора у меня не было, поэтому я собрала стаканы и направилась в переполненный зал.
– Вы решили, что будете заказывать? – спросила я на беглом англезе.
Сидни вновь не стала скрывать ядовитого тона, и я почувствовала, как моя решимость тает.
– Я хочу пойти в другое место. Не понимаю, почему мы не можем поесть в каком-нибудь менее.… – Она бросила на меня взгляд прежде, чем я успела опустить голову, и на секунду наши глаза встретились. – …. убогом заведении.
Щеки мои горели, я пыталась заставить себя отвернуться, но не могла. Это было
