знакомый запах.
Он долго обнимал меня прежде, чем заговорить – между нами было много того, о чем говорить не следовало, что должно было остаться невысказанным. Наконец, из груди его вырвался голос, шепчущий мне прямо в ухо.
Он говорил на англезе, и мягкие звуки языка делали смысл его слов не таким жестким, как в разговоре с человеком из соседней комнаты.
– Ты не можешь больше так делать. Ты должна быть осторожна. – Затем он поднял меня с колен, уложил на мягкие подушки и перешел на более гортанные звуки нашего родного языка.
– А теперь спи, малышка. Мне нужно убраться, пока не вернулась мама.
Он подоткнул одеяло и, склонившись, мягко коснулся губами моего лба. Мои веки отяжелели и закрылись; я помню, что чувствовала себя в безопасности, зная, что отец меня защитил, как делал это всегда…
…и постаралась забыть о пятнах крови на его рубашке.
Я вздохнула и посмотрела на отца, понимая, что единственное, чего он хотел, это безопасности для всех нас, для меня и Анджелины. Почему мне было так сложно признать собственную ошибку?
– Ты прав, папа, – наконец, сказала я. – Я буду осторожнее, обещаю.
Он улыбнулся. Улыбка вышла слабой, но я была за нее благодарна.
– Знаю, что будешь, малышка. – Он взял мою руку и крепко сжал пальцы.
Входная дверь распахнулась, и в дом вбежала Анджелина, маленькая, полная энергии, с перепутанными светлыми волосами, делавшими ее похожей на крохотный вихрь. За ней вошла мать.
– Не пора ли нам в постель? – Я подхватила сестру на руки, используя это как предлог для избавления от чувства, будто я разочаровала отца.
Анджелина кивнула, хотя сна у нее не было ни в одном глазу.
Я кивнула, прощаясь с родителями, отнесла свою растрепанную сестренку в нашу общую спальню и усадила на единственную кровать. Оставив ее раздеваться, я отправилась за мокрым полотенцем, чтобы стереть грязь, которую она умудрилась собрать на себя в течение дня.
– Ты грязнуля, – обвиняюще произнесла я, стирая пятна с ее белоснежной кожи. Она улыбнулась, обнажив полный рот зубов. – И Маффин тоже грязнуля, – пожаловалась я, глядя на неопрятную игрушку, которую она повсюду таскала с собой – изношенного, потрепанного кролика, мой подарок.
Годы не пощадили Маффина. Его мех стал таким тонким, что местами был прозрачен, и игрушка выглядела, словно больная чесоткой. Из-за грязи мягкий белый мех покрылся коричневыми нездоровыми пятнами.
Анджелина схватила старого кролика, не желая, чтобы я его вытирала.
К тому моменту, как я отмыла сестру и переодела ее в ночную рубашку, Анджелина прижималась ко мне, едва в состоянии держать голову.
– Ну вот, соня, – прошептала я, укладывая ее под одеяло и пристроив рядом грязного кролика. Анджелина никогда не спала без Маффина.
Я забралась на кровать рядом с ней, придвинула поближе лампу и вытащила подаренную Ароном ткань. Я уже разрезала ее на куски, придумав собственную
