простите, но люди могут прибывать уже сегодня. Что делать им до того, как вы сообщите о своем решении?
Герцог удивленно посмотрел на Иосифа:
– Что делать? Ждать! За городом. Каждый въехавший в город без разрешения будет строго наказан. Лично тебя это, разумеется, не касается.
– Но… – Иосиф, не обращая внимания на Бенвенутто, делавшего ему страшные глаза, оставался на месте. – Но…
– Никаких «но»! – Зарычал Герцог, на глазах багровея. – Вы ждали тысячи лет, подождете еще неделю. Это все!
Иосиф низко поклонился уже в спину герцогу и, легонько подталкиваемый Бенвенутто, покинул дворец.
– Ну ты даешь, брат! – Бенвенутто, несмотря на холодную погоду, вытирал платком капли пота со лба. – Ну, ты даешь! Я думал, он тебя убьет!
Иосиф неожиданно громко рассмеялся, и, глядя на перетрусившего итальянца, произнес:
– Не убьет. – Он резко оборвал смех. – Нас больше никто не убьет. А столько денег этот кабан в жизни своей не видел. Испания научила нас многому: мы теперь будем платить только за то, что нам действительно нужно и важно, за то, за что действительно стоит платить, – закончил Иосиф, уже сидя в седле.
– И ты, тоже не бесплатно, поможешь во всем этом разобраться.
Глава 3
Прошло уже больше месяца, но от герцога не было никаких известий. В получасе ходьбы от города, на большой лесной поляне, образовался лагерь. Здесь собралось около двух тысяч человек, ждущих разрешения на поселение. Среди пестрых, беспорядочно раскиданных шатров и навесов, бегали дети и, привлеченные запахом готовящейся пищи, неизвестно откуда взявшиеся собаки. На многие километры, слегка приглушенный деревьями, разносился гул многоголосой, шумной людской массы, собирая, как пчел на запах цветочной пыльцы, окрестных жителей. Те, стоя на почтительном расстоянии, с интересом смотрели на суету этого неведомого, странно одетого, шумного и веселого, даже в печали, диковинного библейского народа. По лагерю сновали герцогские писари, пытаясь, навести порядок и переписать людей по именам и по семьям. Для немцев, тяжело произносимые и еще тяжелее записываемые еврейские имена были настоящей мукой. Да и лица – смуглые, заросшие густыми, черными бородами, казались совершенно одинаковыми. Писари, одуревшие от звуков чужой, гортанной речи, все же не забывали о своем интересе: они продавали за полновесные испанские монеты воду, соль, сахар. Важно, ни слова не понимая, выслушивали просьбы, упреки и требования.
– Запиши, запиши меня и еще восемь человек моей семьи. Я – Давид из Кордобы, – пожилой еврей дергал писаря за руку, суя в нее мешочек с деньгами. – Запиши меня в Кельн.
Чиновник многозначительно кивал головой и быстро прятал деньги в раздувшиеся карманы, – уже раздираемый на части другими просителями.
– И меня, меня тоже в Кельн! Я – Иуда из Сарагосы, обязательно запиши! Давид мой брат, и я хочу жить с ним рядом.
И деньги опять делали свой извечный
