ребёнку… Попробуй расспросить её, когда перед сном разговаривать будете.
После дневного сна: садится в кроватке, с отрешённым взглядом царапает носик. Подхожу:
– Вот и Лизанька проснулась! Ну-с, что тебе снилось?
Поднимает ко мне серьёзные глазки, говорит значительно:
– П’иснилось, шко мы к Госьпагу ухли… (ушли)
– Я тебе сделаю царевну, – говорит маминька, убегая на кухню, – сделаю, только вот покормлю тебя…
Олечка и вправду до сих пор кормит её из ложечки.
– Я сяма, – говорит ей вслед Лизанька, – сяма сдеваю… Я век (ведь) зьнаю п’ек’ясно (прекрасно)… зьнаю весь сек’ет… (секрет)
Мы с Лизою проспали обедню; Олечка уехала к ранней и поставила нам будильник на семь часов, а звонок завести забыла; так – мы с Лизанькой проснулись в восемь…
Щукин, оказывается, не приехал к нам, а заехал: приехал он на какой-то слёт КСП. Говорит, надо делать рекламу, ибо решил зарабатывать на жизнь концертами. Мы были слегка ошарашены новым Щукиным, какой-то он развинченный. И тон речей его нам не понравился: снисходительно цинический (мол, вы тут в своём уголочке монашествуете, а нам, мирским людям, надо «вертеться»). В дороге он разрешил себе нарушить пост – в этом ничего страшного нет, наоборот – в порядке вещей, но демонстрирует он это с каким-то непонятным вызовом. На осторожные мои укоризны с непроницаемым видом отвечает уклончиво:
– Ну, что ж… такие уж мы грешные… Жизнь заставляет…
И только когда он стал петь свои волшебные песни, мы узнали в нашем столичном госте прежнего романтика и певца «русского лиризма»: Пушкин, Жуковский, Дельвиг, Баратынский… Не раз влажнели глаза у Олечки от тихого восторга.
Вчера утром он уехал на свой слёт.
Из сегодняшнего Апостола: «…яко скорбь терпение соделовает, терпение же искусство, искусство ж упование, упование же не посрамит…»
Изрядно похолодало: ночью шёл дождь, а утром поднялся упорный ветер с севера. И всё же перед обедом мы вышли погулять – Лиза в комбинезоне, Оля в плаще, а я в курточке (ну, лето!)…
На улице Лизанька говорила не переставая. Гул машин и свист ветра мешали мне слушать её прихотливые реплики, я устал наклоняться и вслушиваться, перестал переспрашивать и отвечать – Лизанька не унималась. Изредка долетали до меня обрывки странных фраз:
– Б’истящая… очинь г’омко… паком бисько…
Оля завернула в булочную; мы зашли следом, и, переваливаясь через порог, Лиза громко оповестила:
– Х’ебный магазин!..
Дома. Купили для Лизы красной смородины. Оля помыла ягодки, поставила перед нею на стол (теперь Лизанька сидит за столом не на словарях, а на перевёрнутом горшочке).
– Какие к’асивые! – восхитилась маленькая девочка. – А я не замичала…
Попробовала:
– У-у, какие вкусьнии!.. Поегем (поедем) в дивеню, а?
Бежит ко мне из кухни:
– Отесинька! Отесинька!
– Ну?
