небезупречной, уже подмоченной людской молвой. Он ненамного бы ошибся, если бы сказал, что к полному исходу их нештатных отношений нажитая тяга к приключениям уже соперничала в ней с чувством безотчетной платонической любви, расцветшей как подснежник на припеке: сорвать его и приобщить к вечернему букету в своем солидном будуаре казалось ей недопустимым святотатством. Так что она этим первоцветом только тешила себя, но, опасаясь кривотолков, предпочитала упиваться как еще одним своим фетишем и преимущественно издали, еще и взяв тут на себя мало завидную наставническую роль. В перепадавших между дел минутных разговорах она с большим искусством всячески скрывала свои чувства, а если не могла, то облекала это в материнскую опеку.
– Я случайно слышала, вы зачастили в маашбюро? – раз прорвалось у ней в очередной сентенции. – Не верьте этим барышням, всё лгут. Неряхи и распутницы, всё только воду балаамутят и перед кааждым встречным поперечным юбки задираают. Сплошной Гоморра и Содом. Не дайте этим папильоткам окрутить себя! Вы слышите? Остерегаайтесь!
Но следует отдать ей справедливость: будь она не так умудрена, их отношения в той пораженной неформальным Купидоном обстановке наверняка закончились бы более банально. Когда он не сумел вернуть, должно быть, выроненный где-то по дороге карандаш и откровенно обо всем ей рассказал, она в ответ призналась, ладно еще без свидетелей, – держась за степлер, судорожно хряскавший в ее руке, и от смятения прижав к себе скоросшиватель, как на Библии:
– Вы меня едва ни уморили, дорогой! По-женски даже жааль. Вы предстаавляете? Но я вас, к счаастью, не ошиблась! – И густо покраснев от удовольствия, расхохоталась.
И все-таки не это было его главной встречей здесь. А что есть в жизни главное? Быть может, главное всегда стоит и ждет, а всё случайное бежит куда-то? Понятно, это он сейчас так думает. Или вот еще такой вопрос: как много стоят те или иные наши убеждения, когда один бесславный миг способен разом изменить и нашу искренность и то, что раньше нами виделось как цель?
Стараясь выработать аккуратность, папки он переносил в опущенной к левому бедру руке, обхватывая снизу корешки ладонью. Решив придерживаться тут строгого порядка, он не рассчитывал на то, чтобы его за это похвалили. Как по отдельным качествам ума, так и по целостному складу психики ему гораздо проще было выполнять такие операции, когда не приходилось отвлекаться на бесконечные поклоны и приветствия, запоминать ту произвольную последовательность, в которой надо разносить бумаги, и безошибочно знать всех, к кому он заходил, по именам. Поэтому, обычно занятый своими мыслями, он был до крайности несобран при выполнении того, чего входило в круг его служебных функций, путал назначения по срочности доставки, досадливо сбивался с самим же установленного алгоритма, и поначалу ему было нелегко. К тому же пока он делал марш-броски по этажам, пальцы от усердия потели, предательски
