сил. Ветлы на берегу реки стояли притихшие, привыкали к наготе осенней, дремали кротко, приготовившись в дремоте переждать колючие осенние дожди, зимние пронизывающие ветры и морозы, от которых ветви становятся хрупкими и ломаются при малейшем прикосновении. Егоркин смотрел грустно на землю, по которой он столько раз проходил с тяпкой, пропалывая картошку или лук, на притихшие ветлы, на хмурые облака, бежавшие неизвестно куда совсем низко над землей, и вспоминал недавний разговор со своим родственником Дмитрием Анохиным о том, что счастья в чужой стороне найти невозможно. Анохин постарше Ивана на шесть лет, работает он в Москве редактором в издательстве и учиться во ВГИКе на кинодраматурга. В августе приезжал в Масловку родителей навестить. Дима говорил, что и в родном краю можно всю жизнь промаяться, а уж в чужом… Он спрашивал: посчитай, сколько из Масловки в последние десять лет уехало ребят, и назови хоть одного, кто счастлив. Иван перебирал в памяти уехавших односельчан и убеждался в правоте Анохина. Одни спились, другие из города в город скачут, нет им места нигде, третьи в семьях не ужились, в одиночестве мыкаются. Теперь и его, Ивана Егоркина, очередь покидать дом настала. Почему так? Дома вроде никто не хаял деревенской жизни, сестра с недавних пор учится в Москве. Никто туда не тянул, не заманивал. Книги если только? Книги Ванек читать любил, но ни в одной из них не встретил такой деревенской жизни, какую видел вокруг себя, какой жил сам. Где-то была иная, радостная жизнь без больших забот и тревог. На родной земле ее не было, а узнать хотелось.
Иван зачерпнул воды из речки, поставил ведра на берегу и сел на сухую траву, стал думать с грустью о матери, остававшейся в одиночестве, о будущей жизни в городе.
– Варюньк, ты в клуб пойдешь? – спросил Ванек вечером у сестры.
– Чёй-та она там не видала? – ответила за Варюньку мать. – По грязи лазить. Посмотри, темнотища какая!.. Ты ступай, ступай один, не совращай! Тебя-то, я знаю, семью кобелями не удержишь! А нам поговорить надо…
– Ладно, я пойду, – сказал Ванек, натягивая резиновые сапоги с опущенными до самой подошвы голенищами.
Но, собравшись, не уходил. Топтался у порога. Ему хотелось попросить денег у сестры так, чтоб мать не узнала. Деньги нужны были ему для того, чтобы угостить ребят напоследок. Сам-то Ванек не тянулся к вину, да перед приятелями было неудобно. Скажут, удрал втихаря. Но, главное, можно кого-нибудь из ребят послать к тете Шуре Пискаревой за бутылкой и вызвать Валю. Она-то не знает, что он рано утром уедет, и в клуб, наверное, не придет. Значит, Ванек даже не попрощается с ней. Это особенно его огорчало.
– Варюньк, поди сюда… – позвал он сестру.
Она подошла.
– Дай мне пятерочку!
– Зачем тебе?
– Да, понимаешь, – сконфузился Егоркин. – Должен я Петьке Чеботареву.
– Завтра отдашь.
– Когда же, утром-то уезжаем. Я тебе завтра же отдам. Мне мама на дорогу даст!
– Ну ладно…
