человеку легко жить, ибо он ещё не очень верит в Бога, не догадывается, что Земля или Кто-то в мире имеет память, следит за нами и всё помнит. А если есть эта Память, то по-прежнему жить нельзя.
78. Ясные дни осени в глубоких лесах имеют особую прелесть. Мороз, иней, утреннее солнце. Берёзы стоят: одни голые, другие ещё не облетели – будто обсыпаны карасиной чешуей, склонились над самой водой безымянного озерца. Высокие травы желты, почти бестелесны – так легки и покорны. Как во сне всюду опадают листья. Ещё растут грибы, но людей не видно. В такие дни над лесами свободно кочуют птицы: сороки, сойки, вороны; с какой-то поспешной деловитостью летят в одну сторону тетерева – чёрные, сосредоточенные, будто птичьи монахи.
Стоишь на краю поляны, и не верится, что мир подошёл уже к какой-то роковой грани своего бытия, что он изверился, износился, устал от бесконечной погони в безумном соревновании. И даже мысленно не хочется возвращаться в эту вечную лживую суету, от которой мало общего счастья, но много бед и страданий.
79. Сегодня былой России нигде нет: ни за границей в сообществе эмигрантов, ни здесь, в забытых русских полях, ни в кипучих, думских заседаниях, ни в казачьих кругах, сходах… Мы её мучительно ищем, нам невозможно потерять её облик, её свободу, размах и раздолье и то особое обаяние ею, упоение её воздухом, песнями, православным простосердечием и отзывчивостью, её многовековым укладом жизни… Но век ушёл, и остались о той жизни только воспоминания. Свершились не только утеря, но – и преображение. Определить точные координаты в этой стихии преображения всей нашей жизни и есть боль времени.
80. Я стоял в лесу на голой просеке, и вдруг неспешно пошёл первый снег. От неожиданности растерялся, будто опоздал куда-то… А снег всё прибывает, копится, и преображается всё вокруг. И я сменил все свои планы – понуро побрёл домой. Шёл, будто возвращался из одной жизни в другую. Всегда грустно перевернуть еще один лист своей жизни.
81. Весело идти по полям, перелескам, когда первый мороз стукнет лужицы, грязи, болота. Вся земля враз становится твёрдой, проходимой сухой и лёгкой, иди напрямик куда хочешь, нет тебе никаких препятствий, даже птицы в такое время летают оживлённее, смелее, будто и им хочется оглядеть всю округу до первого снега.
82. Каждый год 7 ноября они обращались к нам: «Трудящиеся Советского Союза!..» Сгрудившись на гробу своего идола, который нигде и никогда не трудился ни для нас, ни для своей родины, они как бы от его имени вооружали нас новыми планами на труд. Мы для них и были всего лишь «трудящиеся». Слово это для них не имело единственного числа. «Народ, трудящиеся» понималось как лес, заросли, неистребимая сила… Одним словом – «много» и можно не жалеть, не считать, не одевать, не кормить. Но два раза в году им как воздух нужен был одобрительный гул этих трудящихся, неистовый шум, как шум леса во время бури. Наслушавшись, они, как престарелые опоссумы, расползались по своим норам и дремали там до весны, и каждому снился свой коммунистический сон, в котором он, наконец, обретал покой,
