немало чудес, однако ничто не могло сравниться с тем, что он пережил сегодня.
Он стоял рядом с василевсом, переводя его приказы варягам, пока войска, готовясь встретиться лицом к лицу с наступающими греками, выстраивались прямо под императорским штандартом и изображением Святой Елены, поднятым на шесте. Воины-греки, выстроенные впереди, – пехота императора, – сошлись с отрядами армян-мятежников, облаченных в железные доспехи: раздался грохот, будто разом упал миллион металлических блюд, и битва началась. Змееглаз снова видел перед собой картины прошедшего дня: дождь стрел с обеих сторон, удивительных бедуинов на верблюдах, могучую анатолийскую конницу, которая поражала пехотинцев стрелами, выпущенными на полном скаку, и на диво похожие плотные ряды воинов, греков, бьющихся с греками. Когда накал битвы достиг апогея, главарь мятежников повел на фланг императора свою тяжелую кавалерию.
Конники заворожили Змееглаза – клибанофоры, как их называли, – воины, полностью облаченные в чешуйчатые доспехи, в шлемах с закрытыми забралами, и их кони в толстых попонах, из-за которых казалось, будто они скачут не двигая ногами. Они рванулись вперед рысью, подобные приливной волне, неспешной, но неотвратимой.
Предводитель мятежников скакал во главе конницы с развевающимся на древке копья стягом. И вдруг упал, просто свалился на землю, будто в него попала стрела. Только стрел не было. Греческая пехота бежала, спасаясь от пик всадников, смяв ряды собственных лучников в отчаянной попытке уцелеть. Лучники, которых сбивали с ног и отшвыривали в стороны, тоже перепугались и побежали. Никто не стрелял – с возвышения, на котором стояли Змееглаз с императором, это было особенно хорошо видно, – и все же мятежник на полном скаку вылетел из седла.
Атака не удалась, кавалерия обратилась в бегство, сея панику в рядах мятежников. И тогда император выпустил своих варягов, викингов. Не плотный строй ромеев, а шесть тысяч человек с длинными топорами и копьями, которые, бросаясь в бой, завывали по-волчьи.
Змееглаз побежал с ними. Он размахивал топором и выкрикивал угрозы, однако что-то помешало ему убить. Что же? Другие мальчики его возраста тоже участвовали в сражении. Он бросал вызов всякому, кто называл его трусом. Он шел прямо на копья врага, просто неприятель побежал раньше, чем юный воин успел вступить в сражение. Змееглаз сказал себе, что так убивать недостойно. Он хотел встретиться с противником лицом к лицу, чтобы они были одинаково вооружены, в одинаковых доспехах, и чтобы превзойти его в поединке. Участвовать в резне он не станет.
Однако пока он лежал в ожидании сна и перед ним проплывали картины дня, он жалел, что не убил хотя бы одного врага. Ему представилось, как на него надвигается армянин из вражеского войска.
«Что, дрожишь, мальчишка?»
«Я не мальчишка, чужеземец», – отвечал он.
В его воображении они кружили по грязи, нанося и парируя удары. С каким восторгом и волнением он отступил бы в сторону, чтобы замахнуться в последний раз! Будто наяву Змееглаз ощутил, как рвется ткань туники на его животе
