подлокотниками из девятнадцатого века и офисный шкаф из ДСП и наших дней вполне мирно уживались друг с другом. Из кабинета получился музей в духе коммунальной квартиры и басни Сергея Михалкова «Две подруги»: «Вот волос из турецкого дивана, вот лоскуток персидского ковра! А этот нежный пух достали мне вчера – он африканский, он – от Пеликана».
– Прошу, господа.
«Ахмед» одним из первых в области начал культивировать «новое старое» обращение. Хотя обращение «брат» было ему объективно ближе: как он был «братком», так и остался.
– Какое несчастье!
«Ахмед» решил не затягивать с прелюдией из коньяка и «Мальборо», и сразу же перешёл к делу, лишь оформив этот переход выражением сочувствия.
– Мне уже сообщили, но какое несчастье! Какая утрата для…
– … «деловых кругов» нашей области, – закончил я за докладчика, не забыв проставить голосом кавычки. Разумеется, «Ахмед» их услышал.
– Жаль, дорогой! – покачал он головой.
– Может, хватит уже его жалеть?
«Ахмед» усмехнулся.
– Да я уже – не его… чёрт с ним… или Бог.
– Кого же тогда жаль, или чего?
– «С нами – а не наш». Помните?
Моя бровь сама полезла на лоб: «авторитет» цитировал определение Троцкого Ильичом в пересказе Горького! Уголовник, не только умеющий читать, но и читающий классиков – это или для «Энциклопедии чудес», или для Книги рекордов Гиннеса!
– Не совсем в цель, – определив бровь на место, усмехнулся я. – Я не только не ваш, но и не с вами.
– Вот этого-то и жаль!
«Ахмед» почти обречённо взмахнул руками.
– Потому, что Вы, уважаемый – не чета покойнику. После минуты общения с этим типом, даже без рукопожатия, нужно было полчаса мыть руки с мылом! Я уже не говорю о дезинфекции помещения. А на Вас – ни пятна, ни «крючка». Мы могли бы успешно сотрудничать, к обоюдной выгоде, да Вы не пожелали. Оттого и жаль, что Ваше законное место занимают другие люди: непорядочные.
– Законное место у кормушки? – покривил я лицом. «Ахмед» тоже поморщился и махнул рукой.
– Зачем Вы так? Для Вас… скажем так: долевое участие в СП.
А кормушка – это для скотов, вроде нашего покойника.
– Эк, Вы его приложили! – усмехнулся я. – Какой скоропостижный переход от «сострадания» к правде жизни! Не очень-то, получается, Вы его любили.
– Совсем не любил.
«Ахмед» уже не улыбался. Выражение его лица моментально стало жёстким и недоброжелательным.
– Но Вас часто видели вместе улыбающимися друг другу?
– А куда мне было деваться?!
Горечь в голосе «Ахмеда» показалась мне на удивление натуральной. Я даже расслышал комбинацию из двух знаков,
