всего гребня, этого куска русской земли, купленного нами такой дорогой ценой, сидели в своих машинах экипажи оставшихся 15 (из начинавших атаку 20) «Тигров», да еще 10 бронетранспортеров «Ханомаг», полные мотопехотинцев, задавая себе, вне всякого сомнения, точно такие же вопросы, хотя и, быть может, несколько не в таких выражениях, что я сам.
Я слышал, как Хелман, по-прежнему исполнявший обязанности командира танкового батальона, раздраженно разговаривал по постоянно прерывавшейся радиосвязи с командованием дивизии.
– Что-о? – кричал он в микрофон. – Когда? Как скоро? Как далеко? Сколько?
Мы с Куртом только переглянулись.
Спустя три минуты наши только что вычищенные гусеницы снова покрылись толстым слоем жирной русской грязи, поскольку мы снова двинулись в путь, захватив с собой наших пленных, посаженных в бронетранспортеры. Однако на этот раз мы не наступали – мы отступали, повторяя уже было пройденный нами путь.
Когда я был ребенком, в 30-х годах XX века, мне нравилось слушать рассказы моего отца, после рабочей смены, проведенной в кабинке водителя трамвая, возвращавшегося с работы домой. Он ужинал, сидя у кухонного стола в нашей маленькой квартирке на Хофзештрассе, неподалеку от трамвайной линии. Обычно он рассказывал мне об армии в дни побед и отступлений – особенно отступлений.
Наполеон в России, проклятые британцы в Южной Африке и Ирландии и его собственная кайзеровская армия, отходящая из Франции в 1919 году, полностью сохранившая все вооружение и артиллерию. Тогда, в нашей маленькой кухоньке, мне представлялось, что отступление – это что-то вроде медленного отхода в полном порядке, строгий марш колонн и бесконечные извинения: «Только после вас, мой господин!», «Нет, я настаиваю, вы первый!».
Уже на воинской службе в вермахте, в возрасте 20 лет, я узнал, что отступление в России выглядит несколько иначе. Отступление в России больше всего напоминало наступление в той же России. Оно происходило с той же скоростью, в точно таком же беспорядке и с тем же числом русских, наседающих на вашу шею и вашу задницу в черных форменных штанах танкиста. Основное же отличие состояло в том, что теперь красные стреляли нам в спину, а не в лицо, из-за чего было невозможно одновременно смотреть на них и вести танк.
Но я не мог рассказать об этом отцу из-за того, что бомбардировщики союзников по антигитлеровской коалиции в 1942 году сровняли с землей нашу квартиру на Хофзештрассе и убили моих родителей и мою сестру.
– Фауст, что с тобой происходит?
Я только что, задумавшись, сделал грубейшую ошибку при вождении, пройдя слишком близко к воронке от бомбы, так что земля стала проседать под правой гусеницей танка. Мне пришлось быстро отклониться влево, и в результате я задел за смятую груду железа, останки старого танка русских. Несколько кусков рваного железа чиркнули по нашим гусеницам, и каждый из них, я знал это, был потенциально опасен разрывом соединительного звена между траками гусениц, что означало бы для нас остаться одним в чистом
