данный вопрос. Либо никто не сумасшедший, либо мы все сумасшедшие, но по-своему. Как сказал греческий философ, человек должен быть чуть-чуть сумасшедшим, иначе он никогда не осмелится перерезать путы и освободиться.
– Сократ?
– Зорба[7].
Опять смеюсь.
– Я не знаю, доктор, возможно, вы более сумасшедший, чем я.
– Иногда я разговариваю сам с собой, – соглашается он. – Иногда даже отвечаю на собственные вопросы.
– Вы единственный ребенок в семье?
– Старший. У меня есть брат.
– А у меня младшая сестра. У нее есть вымышленные друзья. А из-за того, что родители мне не покупали куклу Кена, я нарисовала усы и волосы на груди одной из своих Барби.
– Вы и сейчас это делаете?
– Только если особа, с которой у меня свидание, оказывается женщиной.
На его щеке дернулась ямочка. Неужели я это серьезно? Тогда выходит, что я чокнутая или комедиантка, много лет подряд прячущая свою боль под покровом веселья. Неужели мне срочно нужен психоанализ? Может, я стану предметом важного исследования, заняв почетное место где-то между обсессивно-компульсивным синдромом и диссоциативным расстройством идентичности?
– Если это продолжается доныне, вам нужна психотерапевтическая помощь, – говорит он.
– Вы полагаете?
– Почему бы вам прямо не рассказать мне, что вас сюда привело?
Я откидываюсь на спинку, отхлебываю кофе, готовлю свою ложь.
– Мне постоянно снится ваза. Не такая, в которую ставят цветы. Старинная. Цвета карамели.
– Какие ощущения у вас вызывает этот сон?
– Страх…
– Она очень старая, – говорит мне Джеймс Витт.
Этот человек провел уйму времени, зарывшись в книги и мысленно погрузившись в прошлые века. Он помощник заведующего в Национальном музее. Давний приятель, хотя и выглядит все так же, как в тот день, когда мы окончили среднюю школу: тощий, узкоплечий и бледный. Он обходит вазу с горящим в глазах интересом.
– Действительно очень старая.
– Это такое научное понятие?
Он хохочет, и я на мгновение вижу его насосавшимся пива на выпускной вечеринке.
– Ага, научное. Перевод следующий: я не знаю, насколько именно она древняя, но в самом деле древняя, черт бы ее побрал.
– Ого! Значит, и вправду древняя.
– Если бы я должен был сделать предположение, то сказал бы, что она древнегреческая. Возможно, древнеримская. Форма ручек и то, как они расположены… Но на ней нет рисунка. Далее, ваза симметрична, и это говорит о том, что она была изготовлена на гончарном круге. А все, что сделано на гончарном круге, имеет тот или иной узор, нарисованный или выдавленный.
Легкая тень мелькает в окне. Это Стиффи, кот моего соседа Бена, имеющего сознание подростка в теле взрослого мужчины. Окно едва скрипнуло, и животное мармеладного цвета уже спрыгнуло на пол, вторгшись в комнату.
– Могу я забрать ее с собой? – спрашивает Джеймс. – Я верну. Я смогу дать
Зорба – герой романа «Грек Зорба» Никоса Казандзакиса, по которому в 1964 году был снят одноименный фильм.
