Отец-командир Евахнов огляделся. М-да. Ни камбуза, ни солдатской столовой. Как-то неуютно посреди поля Рождество справлять. Взор его наткнулся на ледяных исполинов.
Бойцы У-18-Б, не отрывая взоров от свалившихся с неба дам, проворно разложили и зажгли костерок. Секунд за пять. Как на учениях по выживаемости. Разумеется, не будь рядом начальства, наплевали бы они до поры и на посылки, и на костерок, а бросились бы обхаживать и охмурять музыкантш… Но начальство было некстати рядом. Ему не прикажешь.
А начальство в это время недоуменно разглядывало ледяных истуканов, окруживших чахлую елочку. Бред какой-то. Откуда они здесь, зачем? Стоят и демаскируют объект на всю Ивановскую. А еще ледяные болваны кого-то сильно напоминали Евахнову. Вон тот вроде отдаленно похож на самого Евахнова. Не очень, не очень. Этот – на нынешнего начальника Генерального штаба. Третий – уже явно шарж на министра обороны, четвертый – страшно подумать на кого… неужели на самого… Нет, это ж какое нахальство нужно иметь!
– Рокотов! – надрывался полковник. – Получить посылку!
Рядовой Рокотов не слышал. Глаза Рокотова, устремленные на дев, затянуло поволокой. Лицо приобрело такое выражение, будто вояка сейчас опустится до сочинения стихов. Полковнику пришлось чуть ли не силой заставить Рокотова взять в руки ящик.
– Зыкин! – отвлек полковник дневального от созерцания по-кошачьи безукоризненных движений солистки. И Зыкин вдруг почувствовал в руках тяжесть. Посмотрел на руки: оказывается, и ему посылка. Вскрытая, естественно. Мало ли родственники что неуставное выслали.
Отойдя немного в сторонку от тут же забывших о нем однополчан, Валера Зыкин бережно поставил посылку на сугробик, присел рядом на корточки и развернул. Спасибо, дедушка, один ты у меня на белом свете. Сверху, аккуратно завернутые в полиэтилен, лежали две сине-белые банки сгущенного молока. Производство заграничной Белоруссии. Зыкин проглотил слюнки. Под баночками угадывались несколько пар шерстяных носков и еще что-то, но что именно, Зыкин разглядеть не успел.
– О, сгущеночка! Люблю. – Кучин в распахнутом полушубке – он не стал переодеваться к построению – перегнулся через плечо Валеры и одной лапой по-хозяйски сцапал обе емкости.
А у артисток что-то не ладилось с аппаратурой. Солистка вдруг нагнулась над одним из черных ящиков, умопомрачительно оттопырив обтянутый белыми кожаными брючками зад в сторону воинов. Чудное мгновенье!
– Кучин, ну елки-палки! – возмутился Валера. – Это ж мне из дома прислали… – Слова застряли в горле, потому что юный воин краем глаза зацепил мимолетное видение.
– Цыц, салага! – беззлобно задвинул его старшина, разом охрипший от наблюдения за манипуляциями солистки, и зашуршал полиэтиленом. – Главком велел делиться с боевыми товарищами. И потом, я тебе уже объяснял, что не «Кучин», а «любимый дедушка Кучин». Когда ты поумнеешь? – в словах старослужащего не было ни капельки от обычной суровости. Да и смотрел старослужащий не
