собирать шоколадные обертки и стучали по подоконникам, как ненормальные.
Другой моей страстью было собирание фотографий с иностранными музыкальными группами. Дельцы, которые приторговывали этим товаром, часто подходили к нашей школе и, поджидая нас, потенциальных клиентов, крутились или возле туалетов, или за невысоким заборчиком перед школой. На фотографиях, как правило, стояли патлатые рок-музыканты в узких темных штанах с гитарами на фоне ударных инструментов. Качество снимков всегда оставляло желать лучшего – все это бесконечно переснималось из привозных заграничных журналов студентами или стажерами из стран, ставших на путь социализма, потом размножалось и продавалось. Среди криворожских подростков считалось необыкновенно престижным иметь несколько десятков таких фотографий, хотя и стоили они недешево. Все зависело от размера фоток и кто на них был изображен. Обычно фотка стоила 50 копеек, а большая – рубль. Это были немалые деньги, и поскольку школьные обеды покупались на месяц вперед, то карманных денег у меня практически не было. Поэтому нужно было их доставать – то ли припрятать сдачу за покупку в магазине, то ли выиграть в лотерею «Спринт». Билеты этой лотереи вместе с зелеными томами Леонида Ильича Брежнева «Ленинским курсом» продавались повсюду в киосках «Союзпечати». Я прятал эти фотографии от родителей, потому что знал: если они их найдут, то запоют свою вечную песню, мол, у других дети собирают что-то полезное – марки или значки, а я – черт знает что. Со временем у меня появилось много этих фотографий, и я мог выменивать их на другие, понравившиеся мне.
Всматриваясь в эти фотографии с патлатыми музыкантами, микрофонами, гитарами и ударными инструментами, я старался услышать их музыку, – но она не звучала.
Мама преподавала в двух школах музыку и тягала с собой баян и ноты.
Школы были расположены в разных концах города. Мама работала целыми днями по нескольку часов в одной и другой школе. Пока мы жили в комнате деда, ездить по школам было относительно недалеко. Потом мы получили трехкомнатную квартиру хрущевского типа и переехали в новый микрорайон на улицу Тынка.
Повсюду шло строительство, и сталинские здания на площади Артема, которые творили какую-то архитектурную идею и мне в общем-то нравились, сменились необжитостью новых районов. Строители усугубляли ее кучами стройматериалов, плохо уложенным асфальтом и недоукомплектованными детскими площадками.
Сперва я сидел на кухне нашей новой квартиры и смотрел с четвертого этажа на спортплощадку и футбольные игры. Эта площадка была огорожена полутораметровой сеткой, и от рассыпанного по ней мелкого щебня во время игры поднимались столбы пыли.
Недостатки такой разработки проектировщиков были видны сразу – когда падаешь на такое поле, разбиваешь локти и колени, и раны потом долго заживают.
С некоторого времени меня и большинство моих ровесников уже стал притягивать футбол. Мы играли с ранней весны и до поздней осени поделенной дворовой командой
