спасти от казни, было гораздо больше.
В этот миг со двора донесся разноголосый шум. Среди взрывов хохота слышался зычный голос Альциати, отпускавшего непристойные шуточки. Мы подошли к окну. Альциати высился посреди оживленной группы подвыпивших молодых людей и девиц. Он пытался вспомнить непристойную песенку, но, похоже, напрочь забыл и слова, и мелодию. Тем не менее каждая его попытка встречалась громовым хохотом. Он заметил меня. Мельхиор смотрел на него с улыбкой.
– Эй, Мельхиор, ты по-прежнему забиваешь голову Ковена всяким древним хламом! Мальчику надо веселиться! Довольно чахнуть над Ксенофонтом, господин Обличитель, давай бери за задницу одну из этих прелестниц! Лучше член востёр, чем костер!
– Тебя никто не неволит, – проговорил Вольмар, – но это тоже входит в твое образование.
Обрушивая друг на друга шквал мадригалов, участники устроенной во дворе пирушки хохотали и рыгали. Разлегшись на столе, Альциати запрокинул голову, а какая-то девица лила вино ему прямо в рот. Захлебнувшись, он вскочил и принялся тискать ей груди.
Освободившись от лишней одежды, студенты хватали девиц и совокуплялись с ними в самых немыслимых позах. Немного поодаль я нашел наблюдательный пункт, скамеечку между двух колонн. Все пили, сношались, жрали. Я заметил, что иногда Мельхиор позволял поцеловать его и даже заключить в объятия, но затем выскальзывал и, как бы внезапно вспомнив о призывавшем его важном деле, извиняюще улыбался.
Я увидел, что ко мне приближается Марта. Я убеждал себя, что отвергну все бесстыдные предложения, но ее вихляющая походка, ее робкая улыбка затуманили мой разум. Подойдя ко мне, она закрыла глаза. Опустившись на колени, она скользнула руками под мои черные студенческие одежды. Мне показалось, что от разлившегося по телу страха меня даже перекосило. Я смотрел прямо перед собой. Тело мое словно окоченело. Затем я почувствовал, как Марта положила голову мне на колени. Казалось, она отдыхала. Когда она подняла на меня свои кроткие блестящие глаза, я расслабился и перестал сопротивляться ощущению тихой радости, которую сулил ее взор. Она принялась медленно ласкать мой скрытый под одеждами член. Я мог остановить ее, но рука моя лишь безвольно погладила ее белокурые волосы. Облегчение не заставило себя ждать. К моему удивлению, разрядка позволила мне избавиться от обретенного ею превосходства. Она вытащила руку, встала и потрепала меня по щеке. Ей хотелось встретить мой взгляд, увидеть на моем лице улыбку. Однако мой вид, печальный, словно у ребенка, погруженного в свои тайны, похоже, насторожил ее, и она ушла.
Я ни о чем не думал, ничего не желал. Меня пронизало поразительное тепло. В одно мгновенье утратив целомудрие, я теперь знал, как зов крови одолевает разум. Меня использовали. Заставили принять участие во всеобщем веселье. Она меня выбрала, и я мог считать себя грешником. Это тоже явилось своего рода освобождением. Испытанный мною восторг позволял мне измерить свою добродетель.
Я не сразу заметил, как ко мне подошла Маргарита Наваррская. Она стояла передо мной, рядом с ней стоял один из ее придворных. Я вскочил.
