я покидаю Монтегю, хотя мне и очень жаль.
– Ты рассчитываешь стать священником?
– Отец этого не хочет, он хочет, чтобы я изучал право.
– Вот как? – удивился Рабле. – Что ж, это удача, ты сможешь научиться красноречию и аргументации.
– О, мне предстоит изучить, как создаются законы и как их применяют, дабы обманывать простых людей. Отец хочет, чтобы я стал вором, как и он.
– Похоже, за твоими словами скрывается нечто значительное, и это мне нравится.
– Не обманывайтесь. Я чувствую себя жалким трусом.
Он пожелал мне удачи.
В эту минуту в сыром подвале, подвешенный за руки, Ги Клоке вопил от боли. Английский мастиф остервенело грыз его члены.
– Отлично, собачка моя, кусай, кусай, Алисия!
Тритемий Сегарелли подбадривал свою собаку.
В коридорах университета в Бурже бурлила толпа: шли первые дни нового академического года. Сидевший за столом секретарь с переменным успехом отражал натиск осаждавших его студентов, жаждавших быть зачисленными к членам коллегии профессоров, набиравших себе учеников на 1531 год. Попав в толчею и получив несколько тумаков, я решил отойти в сторону. Мне совершенно не хотелось вступать в драку ради того, чтобы пробраться к секретарю. Молча взирая на соперничество, превращавшееся в заурядную потасовку, я заметил в конце коридора необъятного человека, высоченного, с необхватной тали ей, одетого в бархат и просторные пестрые шелка, с длинными, скрученными в жгуты черными волосами; за ним семенили несколько соискателей докторской степени. Сей султан, напоминавший Сулеймана из фарса, остановился возле нас. Один из студентов повелительным тоном объявил:
– Тихо, мокрицы! Перед вами сам Андреа Альциати, слушайте его.
Альциати выхватил из рук молодого человека кипу листочков и, потрясая этой кипой, заговорил. В его громоподобной речи явно слышался итальянский акцент:
– Вот вы, все, кто претендует на привилегию учиться в этих стенах, изучать право, науку находить аргументы, то есть царицу наук и будущее современной теологии, что вы можете сказать, чтобы выиграть ваше дело? У меня всего два места, и не больше!
Студенты замерли, словно каменные изваяния.
– Вот ты, – спросил Альциати какого-то молодого человека, – скажи, что такое право?
– Это… это… м-м-м… наилучший способ заставить людей жить друг с другом в мире. И…
Альциати звучно расхохотался:
– Вон! Все это вздор для благородных девиц! Пошел отсюда, деревенщина! А ты, молодчик с землистым цветом лица, может быть, ты сможешь ответить мне на вопрос, на который не ответил тот слабак?
С этими словами Альциати обращался ко мне. И я услышал свой ровный, уверенный ответ:
– Право, благородный мэтр, – это наука, пребывающая в становлении. Право – оно как ветер. Ветер, направление которого задают капризы сильных мира сего, князья или мошенники. Право – это искусство алчности.
«Наверное, я сошел с ума! – подумал я. – Позволил
