от меня. Пробуждая тревожные вопросы, мне постоянно вспоминались многозначительное спокойствие Матюрена Кордье и самоуверенность и веселое богохульство его приятеля Рабле.
При виде своих ровесников с медицинского факультета Сорбонны меня охватило волнение. Судя по выражению их лиц, они готовились присутствовать при каком-то необыкновенном событии. Сознавать, что явился сюда шпионить, было очень неловко. Но разве я не сам согласился исполнить поручение, внести раздор в свой ум, боясь очутиться на достойном порицания берегу словесного потока?
Мое природное благоразумие требовало выждать, даже переждать скандал и сформировать взвешенное мнение.
На столе лежал труп; грудная клетка была вскрыта, на шее явно проступал след веревки. Кончиком хирургического ножа профессор показывал различные органы и называл соответствующие им планеты и гуморальные жидкости. Ничего нового со времен Галена. В зависимости от возраста, гуморы, кровь, слизь, желтая желчь и черная желчь пребывают в верных пропорциях, когда же какой-нибудь жидкости становится слишком много, тело начинает болеть. Профессор, как должно, соотносил географию человеческого тела с небесной географией в системе Птолемея. Я записывал как дилетант, размышляя, в чем его слова совпадают с незыблемыми истинами Писания и где здесь могут быть противоречия; неожиданно шепот заставил меня обернуться.
Сзади меня, в последнем ряду учеников, мой кузен Ги разговаривал с соседом, худым молодым человеком с жиденькой козлиной бородкой и сильным испанским акцентом. Чужестранец отчаянно вертелся и говорил все громче и громче. До меня долетали обрывки разговора. Я услышал, как он сказал, что профессор излагает далеко не все. Внезапно он вскочил и, закатив глаза, изогнулся, словно собирался плюнуть как можно дальше. И оглушительным визгом, пронзительным криком, с мгновенной сменой высоких и низких тонов, зазвучала речь, подобная стрекоту цикад, перебиваемому криком оленя. Казалось, этот голос состоял из нескольких голосов. Словно у его обладателя происходила ломка голоса.
– О мэтр! Мэтр! Да! Нет! Позвольте мне! Светила заставляют двигаться под оболочкой не одни лишь кишки… Дух, сердце, движение самого мира подчинено планетам! Бог это настоящая система сфер!
Окружавшие испанца студенты, среди которых был и Ги, шумно зааплодировали.
– Сядь, Мишель Сервет! От вас пахнет костром! Своими ослиными выходками вы ставите под угрозу наши занятия, – возмущенно воскликнул профессор, пытаясь перекричать гвалт.
Взметнув к потолку не только взгляд, но и тощую, с вытянутыми пальцами руку, испанец, казалось, повис на невидимой нитке, удерживавшей его в величественной позе, заставившей умолкнуть крикунов.
– Взметнись, о душа! Стань геометрией! Раздвинь пространство! Лети, соедини треугольник с кругом! Обними Создателя Формы. Будь вечна! О Бог!
Я был изумлен. Вокруг стояла мертвая
