увлеченно слушали речи учителя. Каждого он убеждал в необходимости читать труды греков и римлян в оригинале, несмотря на то что Ноэль Беда, ректор коллегии Монтегю и синдик Сорбонны, добился запрета книг на греческом. Даже если бы я думал так же, как Матюрен, в тот момент я бы предпочел услышать об этом запрете из уст кого-нибудь другого. Потому что мне было страшно. Я понимал, что поддался соблазну, слушая остроумцев, разрушавших незыблемые истины. Для них коллегия Монтегю, где меня ждали, являлась пристанищем лжи. Ее ректор Беда был не в чести у Кордье, но всемогущ в Париже; при этой мысли волны страха захлестнули меня с головой. Однако благожелательность Матюрена располагала к доверительным признаниям. Я поделился с ним своими сомнениями относительно коллегии Монтегю. Профессор долго смотрел на меня. Затем сказал, что из стен коллегии вышли самые лучшие богословы. Тем более что старая схоластика в сочетании с суровой дисциплиной сулили душевное спокойствие тем, кого слишком свободное подражание Христу повергало в замешательство.
В этот момент в трактир вошел высокий мужчина в рясе бенедиктинца и громко заявил, что хочет пива, много пива. Кордье прервал свою речь.
– Франсуа! Иди сюда, покажи этим детям, как утоляют жажду знанием и наукой.
Высокий человек подошел. Насмешливо улыбаясь, смерил взглядом сидящих за столом. Кордье представил нас. Упомянул, что я будущий воспитанник коллегии Монтегю.
– Что ж. Придется пернуть ему в нос. Это будет единственная струя свежего воздуха за все годы учения у фанатиков Монтегю.
Улыбнувшись, он дружески хлопнул меня по плечу.
– Давай выпьем, – произнес Кордье, – научи моих птенцов, как вести сражение словами!
В приплюснутой шапке, из-под которой торчала его красная, напоминавшая морду быка, рожа, пердун плюхнулся прямо напротив меня:
– С какой планеты ты к нам свалился, ворон?
– Я из Нуайона.
– Он учит греческий.
– Следует ли мне прекратить эти занятия? Труды на греческом запретили недавно, и я не знал об этом, – осторожно уточнил я.
Я был рад, что смог принять участие в беседе.
– По приказу сорбоннских смиренников и Беды Злокозненного у меня изъяли всех моих греков – врачей, философов, комедиографов, всех! Но, к счастью, латынь совсем иное дело, и в Париже есть немало храбрых печатников и книготорговцев. Смотрите!
Он небрежно извлек из своего балахона маленькую книжечку и, весело глядя на меня, пододвинул ее ко мне.
– Держи, юный латинист, прочти нам вот этот отрывок.
Я быстро пробежал глазами строчки. С трудами Сенеки я уже был знаком. Однако сей ментор из таверны, без сомнения, хотел спровоцировать меня.
– А это не опасно? – осторожно спросил я, тревожно озираясь по сторонам.
Все смотрели мне в рот. Я сделал то, о чем он меня просил.
– «Правда ль это иль мы, робкие, тешимся сказкой, будто живет тень после похорон?»
