было уже светло.
С Пиренеев дул сильный ветер. Он ураганом носился по маленькому монастырю бенедиктинок, проникая во все щели и окна. В монастырском зале монахини закрыли ставни в проемах каменных стен. Вой ветра превратился в свист. Зажглись фитили лампад. Зал задрожал в мерцании матового света. Аббатиса, главная певчая, ключница, хранительница одежд и ризничая – главная распорядительница мессы – сели в круг и долго молчали. Глаза Иммы горели. Но стоило ей смежить веки, как кошмар возвращался. Дрожа от холода, она пыталась ухватиться за реальность, слушая хлопанье ставень и хриплое дыхание сестры Атулы.
Они ожидали услышать тяжелые шаги мужских сапог. Однако когда те приблизились, все четверо женщин вздрогнули от испуга. Звук шагов напомнил Имме барабанную дробь.
Такую барабанную дробь она слышала очень давно, когда франки напали на крепость Эресбург. Неужели это действительно была она, она, которая тогда показала врагу дорогу в крепость? После битвы франки силой повели побежденных саксов на крещение. Бой барабанов сопровождал долгую процессию. Многие противились крещению, оборонялись, некоторых даже забили насмерть, потому что они отказывались залезать в бочку, из которой должны были выйти уже христианами.
Имма сама добровольно и с большим любопытством приняла крещение. Однако она не смогла достаточно быстро смыть с себя святой водой старую веру в богов, которые хотели разрушить ее счастье. Когда миссионер вынул ее из купели, она стала новым человеком. И до сегодняшнего дня она чувствовала чистоту, которой ее одарил Христос в то мгновение вместе с обещанием принести ей избавление. Правда, это обещание было выполнено. Однако клятва, которую они принесли вместе с Исааком под корнями дерева Ирминсул, осталась неисполненной. Имме казались сном события тех давным-давно прошедших дней – страшным сном, но одновременно таким, который бы она очень хотела увидеть еще раз.
Наконец Гунольд вошел в зал.
Задранным вверх подбородком и длинным носом он напоминал ящерицу игуану. Даже его движения походили на повадки этого земноводного. Его шаги были быстрыми и целеустремленными, в то время как голова не поворачивалась, а как-то странно двигалась из стороны в сторону – немного туда, немного сюда, словно он высматривал добычу или чуял опасность. Волосы Гунольда были напомажены и блестели, так же как и его сапоги. Щеки горели после бритья. Ни единой пылинки не было на его одежде, ничто не свидетельствовало о длительном путешествии, которое ему пришлось проделать. Несомненно, он выделил время, чтобы понаряднее одеться для этой встречи. Худощавый, он был подпоясан широким кожаным ремнем, что делало его более крепким. В руках он держал ларец из лиственницы, который поставил перед монахинями.
Он сделал глубокий и быстрый поклон, и прядь черных волос упала ему на лоб.
– Да пребудет с вами Бог, друг Гунольд из Барселоны, – сказала аббатиса, и торговец бодро выпрямился и не торопясь привел свои волосы в порядок. Затем изобразил на лице обаятельную улыбку и поприветствовал сестер бархатным голосом:
– Сестры
