к нему – изымать артефакт под безумным от безвозвратной потери взглядом Алексей посчитал бесчеловечным.
– Хотя, – оглянулся он в достаточно скромной походной юрте повелителя стран и народов, – слово человечность тут, наверное, ни разу не звучало.
Грааль действительно ждал его в сундучке. Последний был чудовищно толст, да еще прикован надежной цепью к столбу. А замок на сундуке был едва ли не больше его самого. Но Сизоворонкин почувствовал по нетерпеливому дрожанию своего Грааля, что четвертая ипостась внутри, и что она жаждет воссоединения.
– Почему ты закрылся от меня? Я же слышу, как тебе одиноко, как ты стонешь внутри.
– Петрович, блин, отойди от туалета! Дай посидеть спокойно.
Одна восьмая Грааля спокойно сидеть в сундуке не пожелала. Стоило только Лешке поднести свой артефакт к сундуку, как внутри него что-то стукнулось о крышку столь мощно, что последняя отлетела в сторону, повиснув на замке. А Сизоворонкин едва успел подхватить второй Грааль. Прежде чем соединить эти две сущности единого, он обтер набедренной повязкой, которую по-прежнему держал в руке, краешек сосуда и отхлебнул очень скромный глоток. Это хватило, чтобы планы Алексея-Геракла на будущее кардинально поменялись.
– А может, ну его, Зевса… и всех его красавиц-дочерей вместе с ним. Может, мне занять место этого ничтожества, и возглавить поход к последнему морю? Ах, да – моря-то такого нет… Значит – будем покорять планету. Русь дремучую, чванливую Европу. Америку открою; налогами обложу весь мир так, что…
– Пап, вот тут пишут, что татаро-монголы обложили народ такой данью, что он ни вздохнуть, ни пукнуть не мог. Выгребали все, оставляли лишь самый минимум. Интересно было бы на себе это прочувствовать.
– Вот женишься, сынок, прочувствуешь…
Две части артефакта наконец соединились – даже без помощи Алексея – и он, подпрыгнувший на месте от электрического разряда, на этот раз достаточно мощного, тут же выбросил бредовые мечтания из головы. Гораздо сильнее его сейчас занимал вопрос:
– Это что, с каждым разом будет бить все сильнее? Так даже сердце полубога может не выдержать.
Он, ворча и ругаясь, полез из юрты в Царство мертвых. Напоследок он бросил взгляд на лицо Потрясателя вселенной. Старик привалился к войлочной стене и хрипло дышал. Его лицо даже в красноватых огнях жаровни было неестественно бледным. Сизоворонкин представил себе, какое будет выражение этого лица, когда Чингисхан увидит раскуроченный сундучок, и понял, что о сердце нужно думать совсем не ему, Алексею.
– Что там у нас еще оставалось? – задал он себе вопрос, останавливаясь у очередного светлого пятна, – тщеславие, гнев, алчность?.. О! – печаль!
В окошке он увидел картину, достойную кисти великого художника, отразившего неизбывную печаль Аленушки у пруда. К собственному стыду, Сизоворонкин не помнил, кто написал этот шедевр.
