вопрос для него тем паче неожидан. Он хмурится и переспрашивает:
– Простите?
– Вам нравится Хенрик Ибсен, ваш национальный писатель?
– Причём тут Ибсен? – недоумевает доктор; в моих фантазиях это звучит примерно как «Я никогда не „лечил“ Ибсена, он уж изволил давно почить, но если бы случилось так, что я был бы нужен ему, то рад был бы принять его здесь».
– Просто я хотел вам сказать, – говорю я, – что вместо историй болезни, судебных отписок, и прочего, тем более в свободное от напряжённой и изматывающей работы время, вам лучше было бы читать хотя бы Хенрика Ибсена, певца страданий. Это лучшее занятие для такого пытливого ума, как ваш, во всей Норвегии!
И певец страданий Хенрик Ибсен становится венцом, вишенкой на приготовленном мною для доктора Стига десерте – кушайте на здоровье!
Далее происходит нечто необычное, чего никогда не было прежде, но чего я ожидал; в ответ доктор вдруг повышает голос, слегка наливаясь кровью:
– Чёрт побери, Лёкк! Да знаете ли вы, что одно моё слово и всё для вас здесь будет окончено?! Вы без конца нарушаете все правила, вы живёте так, как хочется вам, не считаясь ни с персоналом, ни с нашими жильцами, вы даже думаете отлично от других, хотя я, как могу, пытаюсь помочь вам. Вы не плывёте в общем потоке, что было бы для вас благом, особенно, учитывая ваше положение, и что было бы удобно мне, вы всегда барахтаетесь где-то с краю – это существенно осложняет мне вопрос вашего спасения. Знаете, что я сейчас сделаю? Сейчас я пойду в свой кабинет и напишу статью в медицинский журнал, где назову некоего писателя полностью здоровым либо симулянтом, и это, несомненно, опозорит его на весь свет. Об этом будут трубить газеты, об этом будут шептаться в высших кругах – ну, ещё бы, сам Лёкк, старый добрый правдоруб Лёкк, симулирует болезнь, прячась от общественного мнения в пансионате в глуши! Скажите, это пойдёт вам на пользу в глазах общества, в адрес которого вы пишете, которое сметает с полок магазинов все ваши тиражи? Как вам такой вариант? Чего молчите?
В конце своей речи доктор переходит едва ли не на крик – вот, предо мною творится история, ни много ни мало, ведь его чрезвычайно редко можно видеть столь возбуждённым. Бывает, он злится, но чтобы повышать голос… Эдакой чести удостоилась моя персона! Что ж, наш разговор уже не так бессмыслен, как я думал совсем недавно, совсем напротив, от него можно вести отсчёт нашим с ним отношениям; что было прежде – так, даже не знакомство. Доктора Стига можно проверять на прочность, это верно, и кто даст гарантию, что он сдюжит.
И я отвечаю совершенно спокойно, с откровенным и показным равнодушием:
– Думаю, с кем мне здесь прощаться сразу, а кому пожелать растянуть жизнь ещё на пару деньков.
Краска тут же сходит с его лица и шеи, так же внезапно, как и появилась. Он хватил лишку, показав свою слабость, что не след делать опытным игрокам, и тут же усилием своей железной воли берёт себя в руки.
– Это ещё зачем? – спрашивает он, пристально посмотрев
