«Мои волосы теперь принадлежат ей».
Не хватит слов, чтобы рассказать, как часто ветер переносил нас с места на место, и в какие расщелины мира нас заносило. Порой казалось, что за изорванными границами города идёт снег. Иногда я будто чувствовал запах шалфея и камня, запах пустыни. Недостатка в сырье у Чеканщика не было. Обычно мы не успевали глядеть на границы или на что-то за пределами стен, потому что работали. Мы ели опалы и гранаты, жемчуг и халцедон, гематит и лазурит, тёмно-зелёный малахит. Вуммим оказалась права: топазы по вкусу напоминали персики. Однажды, когда дневная норма была превышена, нам дали бриллианты. Они по вкусу напоминали замороженные лимоны.
Изредка нам удавалось поспать.
Они следили за нами, когда мы ели, и гладили свои длинные шеи, словно жевали вместе с нами. В мёртвом городе торговля кипела, но его жители ничего не ели и не пили. Они смотрели на нас так, как смотрят театральное представление, и истекали слюной. Некоторые из нас выросли… но многим это не удалось. Чеканщик был ненадёжным, как любая другая машина, и его мучила жажда. Он давил пальцы, выбивал руки из суставов; нередко ребёнок целиком попадал во власть шестерёнок и прессов, потому что его толкали или он сам прыгал. О, сколь многие прыгнули! Увидев это впервые, я закричал, и мой крик в огромном тихом зале был как танец ножа в воздухе. Все остановились и уставились на меня. На меня, а не на ребёнка, который упал в обморок прямо под пресс и превратился в кровавое пятно на досках. Я закричал, привлёк к себе внимание. Они шикнули, чтобы я успокоился, и Чеканщик продолжил работу.
Когда мне исполнилось четырнадцать, лишь Темница была старше. К тому времени мы были уже достаточно сильны и умны, чтобы сбежать. Самоцветы не питательны, но благодаря Чеканщику мы обрели подобие силы, поскольку нам приходилось всё время поворачивать, крутить и опускать прессы (как ей) или затаскивать тела мёртвых детей на доски (как мне). Все семь лет мы выполняли одну и ту же работу.
И мы делили постель – не как любовники, ты не подумай. В конечном счёте, я мог на ней жениться, но это было бы всё равно, что пересечь реку на тарелке, отталкиваясь шестом. Я бы не знал, с чего начать, да и какой смысл? Глядя на её тело, я видел не грудь, бёдра или даже грубую серую кору. Я видел деньги, сложенные в корзину монеты, в которые можно было превратить её кости. Неподходящий взгляд для мужа. Некоторые вещи нельзя отбросить и забыть, как если бы они скрылись за золотым занавесом. Мы делили постель ради тепла и компании, и, если бы нам это не удалось, думаю, кто-то из нас давным-давно бросился бы в машину очертя голову. Я чесал завитки её коры, она разминала мне шею. Когда работа заканчивалась, мы помогали друг другу стать самими собой. Через некоторое время мы уже не скрывались, а в конце смены просто устраивались в одной постели. Пра-Ита ничего не говорили: у них всегда находился новый ребёнок, чтобы заполнить пустующую кровать.
И вот наступила ночь ночей, когда я баюкал свою древесную девочку в объятиях, и она заговорила – тише, чем вода, по капле падающая с крыши:
– Завтра я войду в машину.
Я
