фонарик «стримлайт» и комплект криминалиста для взятия органических проб и отпечатков пальцев.
К этому я добавил информацию о регионе, скачанную из Интернета, и последнюю фотографию Люка. И наконец, Библию, «Исповедь» Блаженного Августина и «Восхождение на гору Кармель» Хуана де ла Круса. Я всегда брал в дорогу три эти книги, чтобы не поддаться соблазну и не увезти с собой половину библиотеки.
19 часов
Последний кофе с ромом – и в путь.
Я не поехал сразу к окружной автодороге. Сначала пересек Сену по мосту Сите, затем, на Рив-Гош, добрался до улицы Сен-Жак. Снова пошел дождь. Париж сверкал, как только что покрытая лаком картина. Синеватые ореолы вокруг уличных фонарей дрожали словно от нетерпения.
Сразу за улицей Гей-Люссак я припарковался на левой стороне улицы Аббеде-л’Эпе, засунул сумку в багажник, запер его и направился к церкви Святого Иакова на улице дю-О-Па.
Дверь выходила прямо на тротуар. Асфальт в этом месте заменили булыжником. Я толкнул дверь, перекрестился и оказался в неизменном нежном свете, присущем этому месту. Даже сейчас, при электрическом освещении, церковь выглядела легкой, ажурной, словно сплетенной из солнечных лучей.
Послышались шаги, и показался отец Стефан, щелкавший выключателями, чтобы погасить все светильники. Этот ритуал он выполнял каждый вечер. Я знал его еще по Парижскому католическому университету – в те времена он преподавал богословие. Теперь он вышел на пенсию, и ему доверили эту церковь, так что он мог остаться в том же квартале. Отец Стефан заметил мое присутствие:
– Кто здесь?
Я вышел из-за колонны:
– Я пришел поздороваться с тобой или, вернее, попрощаться. Уезжаю в отпуск.
Старик узнал меня и заулыбался. У него была круглая голова и круглые, широко раскрытые глаза, как у удивленного мальчишки. Он подошел ко мне, по дороге не забыв погасить очередную лампу.
– В отпуск?
– Тебя это удивляет?
Он указал на скамьи, предлагая сесть. Затем взял скамеечку для коленопреклонения и поставил сбоку, напротив меня. Улыбка освещала его невзрачные черты.
– Ну, – сказал он, хлопнув в ладоши: – Что тебя привело ко мне?
– Помнишь Люка? Люка Субейра?
– Конечно.
– Он покончил с собой.
Его лицо помрачнело, взор затуманился:
– Мат, мальчик мой, я ничем не могу тебе помочь…
Кюре неверно понял мои слова. Он подумал, что я пришел умолять его о христианских похоронах для самоубийцы.
– Дело не в этом, – сказал я. – Люк не умер. Он пытался утопиться, но сейчас он в коме. И никто не знает, выйдет ли он из нее: шансы пятьдесят на пятьдесят.
Кюре с осуждением покачал головой:
– Он был такой экзальтированный… Всегда и во всем шел до конца…
– У него была вера.
– У нас у всех есть вера. Люка преследовали опасные мысли. Бог не приемлет гнева и фанатизма.
– Ты
