охраняемом трупе.
Я выбрал самое внушительное здание казарменного типа, нашел лестницу и поднялся на один пролет. Ни одного человека в форме я не встретил. Заглянув в коридор второго этажа, я наткнулся на табличку «Следственный отдел». Ни души. На третьем этаже еще одна табличка: «Опергруппа жандармерии».
Дверь была приоткрыта. Двое жандармов дремали перед коммутатором, над которым висела карта региона. Я представился, вновь назвав вымышленное имя и профессию, и спросил, не могу ли поговорить с тем, кто вел дело Симонис. Жандармы переглянулись. Один из них молча вышел.
Через пять минут он вернулся и провел меня на четвертый этаж в комнатку, обставленную по-спартански: белые стены, деревянные стулья и стол из пластика. Не успел я выглянуть в окно, как в дверях появился тощий тип с двумя пластиковыми стаканчиками в руках. По комнате поплыл запах кофе. На вошедшем не было ни фуражки, ни форменной куртки, только светло-голубая рубашка с расстегнутым воротом, на плечах погоны.
Не проронив ни слова, он поставил передо мной стаканчик с кофе, а сам сел напротив. Это означало приказ: я не стал возражать и сел.
Офицер рассматривал меня в упор, а я, в свою очередь, изучал его. Ему было от силы лет тридцать, и, однако, я был уверен, что именно он занимался делом Симонис. Во всем его облике чувствовалась решимость. Коротко остриженные волосы окружали его голову, как черный монашеский капюшон. Слишком близко посаженные темные глаза напряженно сверкали из-под густых бровей.
– Капитан Стефан Сарразен, – наконец произнес он. – Корина Маньян мне звонила.
Он говорил очень быстро, давясь и проглатывая слоги. Я опять представился не тем, кем был:
– Я журналист из Парижа, и…
– Кого вы хотите обмануть?
У меня напрягся затылок.
– Вы из уголовки. Верно?
– Я здесь неофициально, – признался я.
– Это мы уже выяснили. Что вам известно о Сильви Симонис?
У меня все больше пересыхало во рту:
– Ничего. Я прочел всего две статьи. В «Эст републикен» и в «Курье де Юра».
– Почему вас интересует это дело?
– Оно интересовало одного из моих коллег – Люка Субейра.
– Никогда не слышал о таком.
– Он пытался покончить с собой. Теперь он в коме. Он мой друг, и я должен знать, что за мысли его одолевали, когда он принимал это… решение.
Я вынул из кармана и положил на стол фотографию Люка.
– Никогда его не видел, – сказал он, едва взглянув. – Вы просчитались. Если бы ваш друг явился сюда, чтобы вынюхивать про это дело, он бы меня не миновал. Я возглавляю следственную группу.
Черные зрачки смотрели жестко, словно сверля мне череп. Он продолжал:
– А в связи с чем его интересовала эта история?
Не мог же я ответить: «Потому что его преследовала мысль о дьяволе».
– Из-за тайны.
– Какой
