заявлением:
– Я приму католицизм в одном только случае: если Польша войдет в состав Украины.
Дальше – больше.
Вскоре после свадьбы до Михаси докатились слухи, будто Митька взял ее в жены из жалости. Всем и каждому муж рассказывал байку про то, что если б не он, то быть младшей Трацевской – то есть Михалине – старой девой. Дескать, длинная, тощая зануда – чистоплюйка (так супруг интерпретировал девичью невинность) – не большая радость для такого гарного хлопца, как он.
Все было с точностью наоборот: процентов на девяносто любовь Михалины к Митяю состояла из жалости.
Двадцать лет назад Митька представлял собой нечто из серии «первый парень на деревне, а в деревне один дом».
Кольцо – печатка на мизинце с отращенным ногтем, сапоги со шпорами и джинсы в обтяжку. За неимением «стетсона» Митька с ранней весны до глубокой осени носил экспроприированную у кого – то шляпу типа «джаз». Кожаную, с простроченными полями, с дырочками по бокам для вентиляции…
Все двадцать лет Михася будет внушать Митьке, что с его плюгавым ростом (метр в прыжке) от шляп лучше вовсе отказаться. Результат сказался, и в гардеробе мужа к сорока годам появились стыдливые кепки, удачно завершавшие пролетарский образ.
Но когда они встретились в первый раз, Митька был как раз в этой самой шляпе. Встреча вышла незабываемой.
За распитие спиртных напитков и драку в общественном месте Митьку задержали на пятнадцать суток. В компании себе подобных под присмотром какого – то милицейского чина он хаотично двигался по дорожкам в парке Победы, выписывая метлой странные вензеля – создавал видимость уборки.
Приметив длинную и худую девицу, дефилирующую по аллее с опрокинутым лицом, Митька, как в грузинском народном танце, слету упал на колени и обратился к ней с коротким словом, ставшим судьбоносным:
– Красавица, не дай помереть. Голова раскалывается. Купи бутылочку пива.
Михасе потребовалось некоторое время, чтобы отойти от испуга.
Митька ждал, просительно глядя снизу вверх. Мелкий, как подросток, неухоженный, с подбитым глазом – обнять и плакать. Было, где разгуляться материнскому инстинкту вкупе с католическим миссионерством.
Нежная душа Михалины откликнулась на чужое горе, и она купила… упаковку аспирина.
Потом с удивлением узнала, что сама Митьке на шею вешалась. Представить себе такую картину у Михаси не хватало воображения: если бы она повисла у Митяя на шее, ее ноги волочились бы по земле, и колени бы она стесала до костей, поскольку была чуть ни на голову выше мужа.
Но свое дело Митяй сделал: он привил жене комплекс неполноценности. Михалина стала стесняться своего роста. Вопреки всякой логике, Митька не стеснялся путаться у жены под коленками, а она стеснялась того, что он путается у нее под коленками. Ее угнетало подспудное чувство, что низкий рост мужа – свидетельство мезальянса.
Со временем у Михаси даже походка выработалась какая-то пришибленная. Она стремилась
