– нет, все. – Михалина оглянулась в поисках официантки, и подозвала ее, намереваясь расплатиться и отправиться в купе, но совершенно неожиданно Борис воспротивился:
– Михалина, подождите, – с мягкой настойчивостью попросил он. – Не разбивайте компанию, через полтора часа граница, так или иначе нам придется покинуть это чудное место. – Сквозь линзы очочков проглядывал просительный взгляд.
– Нет – нет, – сухо повторила Михася, – мне пора, а вы оставайтесь, тем более, что у вас есть, о чем поговорить, как я вижу.
«Дура», – мысленно простонала она, ожидая, что Катька сейчас же оттянется на ее счет. К счастью, чертова кукла пропустила реплику.
Зато Борис, кажется, с готовностью подхватил эстафету. Он даже не подумал выпустить Михасю из загона у окошка, а подошедшей официантке были заказаны вино и маслины.
– Я что – то не поняла, – Катька соображала туго, но еще соображала. – Ты с ней или со мной?
– Никак не могу выбрать. – Борис отослал девице ослепительную улыбку.
Катька взвизгнула (это она так смеялась), а Михасю бросило в жар.
– Выпустите меня, – проблеяла она.
– Простите, Михалина, – Борис с силой сжал ей руку под столом. – Обещаю: больше у вас не будет повода сердиться на меня.
Высвободив руку, Михалина с независимым видом отвернулась к непроницаемому окну. Ей ничего не оставалось, как рассматривать свое отражение в стекле: голову в барашках светлых колец, высокий лоб, под ним черные провалы глазниц и худощавое скуластое лицо с прямым носом.
– Выпусти ее, – послышался противный – противнее некуда – Катькин голос. – Ей пора, сейчас ее остановка.
Намек был более чем прозрачным.
Михалина решительно повернулась и, опустив глаза, ждала, когда Чарнецкий освободит выход. Ладонь Бориса снова сжала ей пальцы.
Не выпуская Михалину, публицист – краевед наклонился к Катьке через стол и тоном, которым говорят с расшалившимся ребенком, произнес:
– Катарина, тебе уже хватит.
– Все. Беру тайм – аут, – неожиданно объявила бестия. – Мне нужно проветриться.
Не в силах поверить в то, что это случится, что Катька просто возьмет и уйдет, Михася вскинула на нее глаза. Все ясно.
Выдре стало плохо. Ничего удивительного – почти без закуски хлопнуть стакан водки…
Ксендз Яцек мог бы гордиться Михалиной: низкое чувство мстительной радости в ее душе вспыхнуло и погасло, уступив место состраданию. Нежнейшим голоском сестры – бенедиктинки она предложила:
– Тебя проводить?
– Не пошла бы ты. – Катька вцепилась загнутыми когтями в край стола и снялась с места. За ужин она не заплатила.
Так этому греховоднику и надо, не без удовольствия подумала Михася, глядя в спину пьянчужке. Пьянчужка прокладывала себе маршрут, как муха по стеклу.
– Ну, вот, – пространно прокомментировал Борис. В интонации явственно присутствовало облегчение.
