в ее правоте, – проговорил Пауль. – Шакалы сбиваются в стаю.
– Баннерджи, – Стилгар назвал имя шефа безопасности Императора, – уже выражал опасения, что они могут попытаться проникнуть в запретные апартаменты Цитадели.
– Они уже рискнули?
– Нет еще.
– Однако в парке имела место некоторая сумятица, – проговорил Корба.
– Какого рода? – требовательным тоном бросил Стилгар.
Пауль кивнул.
– Незнакомцы, – произнес Корба, – они входили и выходили, мяли растения, шептались… мне доносили о кое-каких возмутительных высказываниях.
– Например? – спросил Пауль.
– Ну, скажем, «так вот как расходуются наши налоги?» Мне сказали, что эту фразу произнес сам посол.
– Это неудивительно, – проговорил Пауль. – В садах было много чужаков?
– Несколько дюжин, милорд.
– Баннерджи расставил около дверей отборную стражу, милорд, – заговорил Стилгар. С этими словами он повернулся. Единственный оставшийся светильник осветил половину его лица. В скудном свете черты друга сразу напомнили Паулю что-то из их Пустынных времен. Он не стал припоминать обстоятельства – все внимание его было обращено на лицо Стилгара. На туго обтянутом кожей лице фримена отражались едва ли не все мысли, проскальзывающие в уме. Ныне он сомневался… его беспокоило необъяснимое поведение Императора.
– Мне не нравится вторжение в сады, – проговорил Пауль. – Одно дело вежливо встретить гостей… посольство все-таки, но это…
– Я распоряжусь, чтобы всех их выдворили, – вызвался Корба. – Немедленно!
– Подожди! – приказал ему Пауль, едва Корба стал поворачиваться к выходу.
Во внезапно наступившей тишине Стилгар переступил, так, чтобы видеть лицо Пауля. Сделано было великолепно. Пауль просто восторгался тем, как это делают фримены. Никакой прямолинейности, гибкость, хитрость и ловкость, к которым примешивается уважение к личности, порожденное необходимостью.
– Сколько сейчас времени? – спросил Пауль.
– Почти полночь, сир, – отвечал Корба.
– Иногда я думаю, Корба, что я и есть самое совершенное из моих творений, – сказал Пауль.
– Сир! – в голосе Корбы слышалась боль.
– А ты чувствуешь трепет передо мной? – спросил Пауль.
– Пауль Муад’Диб, звавшийся Усулом в нашем сиетче, – начал Корба, – тебе известна моя преданность…
– А ты не ощущаешь себя апостолом? – продолжал Пауль.
Корба не понял его, но тон истолковал правильно.
– Мой Император знает, что совесть моя чиста.
– Шаи-Хулуд, спаси нас! – пробормотал Пауль.
Невысказанные вопросы развеял свист, раздавшийся вдруг за дверью в зале. Свист умолк после резкой команды.
– Корба, мне кажется, ты переживешь все это, – проговорил Пауль и увидел огонек
