не желал считаться, отомстил ему.
Эта смерть была воспринята всеми (даже врагами), как общественное бедствие. Трехсоттысячная толпа идет за гробом, постановлением Национального собрания создается Пантеон великих людей Франции с тем, чтобы первым там был похоронен Мирабо.
Но ненадолго.
Через полтора года, когда король уже был низвергнут, в его дворце, как уже упоминалось ранее, обнаружили «железный шкаф» с секретными документами. Из них, в частности, выяснилось, что Мирабо, столь яростно обличая двор, одновременно давал королю советы, как бороться с революцией.
Все были потрясены. Вождь революции оказался изменником, предателем[18]! Бюст Мирабо, установленный в клубе якобинцев, разбит; портрет Мирабо, установленный после его смерти в зале Национального собрания, завешен покрывалом.
Кому после этого можно верить?
18
Однако правда ли, что Мирабо изменил революции? А если да, то в чем?
Действительно, начиная с осени 1789 года Мирабо думает главным образом о том, как остановить революцию. По его мнению, то, что следовало сделать, уже сделано, то, что следовало изменить – уже изменено. «Я, – говорил он, – консерватор по отношению к порядку вещей, установленному французской революцией, но я не консерватор по отношению к старому порядку, который она справедливо уничтожила».
Но легко сказать «остановить»! Что здесь можно сделать? Думается, что даже Мирабо переоценивал свои возможности, полагая, что он мог бы (имей он в руках власть) повернуть ход событий. Во всяком случае, он пытался.
Поскольку быть министром он не может – он хочет стать «серым кардиналом» и давать двору советы. Как говорилось выше, поначалу двор гордо отвергал услуги столь малопорядочного человека; но «нужда не знает закона», и королеве пришлось волей-неволей согласиться на тайное свидание с Мирабо.
Когда разговор был окончен и королева собралась уходить, Мирабо сказал: «Мадам, когда ваша августейшая мать удостаивала одного из своих подданных чести говорить с нею, она никогда не отпускала его, не дав поцеловать своей руки».
И королева согласилась. Мирабо целует ей руку и патетически восклицает: «Монархия спасена!»
Впрочем, в другом настроении он говорит иное: «Все пропало: король и королева погибнут, и вы увидите, как чернь будет терзать их трупы».
Но это не изменение позиции и, конечно, не безнравственность, в данном случае – нет. Это изменение оценки, помноженное на экспансивность Мирабо.
В течение следующих месяцев (а их, как мы знаем, оставалось совсем немного) Мирабо составляет несколько десятков записок для короля и королевы. В 47-й и 48-й записках он представляет свой Великий План, который должен спасти монархию.
Не будем входить в подробности этого плана, не очень интересные в наше время. Скажем только, что в его основе лежал такой принцип: «Дела
Тут, пожалуй, уместно провести некую аналогию с «московскими процессами» 1937-го и 1938 года. На них «выяснилось», что чуть ли не все вожди революции – Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин – были немецкими шпионами, отравителями колодцев и прочее, и прочее. «Как же так? – могли бы спросить мы, – неужели тогда не было ясно всякому здравомыслящему человеку, что этого не только не было, но и быть не могло, что это явный абсурд?!»
Нам это ясно, но тогда это было не так. И может быть, одна из причин была в том, что большевики немного знали историю и помнили: в годы Великой французской революции ее вожди – Мирабо, Лафайет, Дюмурье, Верньо и многие другие – оказались «предателями». Конечно, на самом деле это было не совсем так, и даже совсем не так; но – могли рассуждать люди 1937 года – если в 1793-м выяснилось, что Мирабо и Дюмурье предатели, то нет уже ничего удивительного в том, что сейчас выяснилось: Зиновьев и Каменев – шпионы…
