вносит проект декрета: никто из нынешних депутатов Собрания не может быть министром или занимать другой правительственный пост.
Мирабо бушевал! «Скажите прямо: декретом запрещается быть министрами не депутатам Собрания, а одному депутату – лично господину Мирабо!» Не помогло. Собрание тогда еще состояло из идеалистов, оно верило в бескорыстие, декрет был популярен, и декрет был принят.
Второй период деятельности Мирабо, последние полтора года его жизни трагичны. Этот выдающийся человек, которому обстоятельства и собственные ошибки не позволяют стать великим человеком, мечется из стороны в сторону. Быть министром он не может, поэтому Мирабо пробует вариант с герцогом Орлеанским, которого он, возможно, готов был сделать «наместником королевства» с широкими полномочиями, Мирабо же был бы при нем советником. Другая попытка – договориться с невероятно популярным Лафайетом. Пусть он, Лафайет, играет роль Ришелье, Мирабо готов быть советником при нем. Оставаясь вождем Собрания, он одновременно дает тайные советы королю (об этом речь пойдет немного ниже). И всюду он, в конечном счете, терпит поражение. Сделка с Лафайетом не состоялась оттого, что Лафайет не доверял Мирабо. По другим причинам, но опять не вышло и с герцогом Орлеанским. «Это евнух зла, – разочарованно констатировал Мирабо, – он хочет, не не может», – знаменитая фраза Мирабо о «евнухе зла».
17
Мирабо, в отличие от всех (именно так: всех) других членов Собрания, имел более или менее ясный план, он знал, что именно следует делать. Именно поэтому Собрание то восторженно шло за ним, то недоумевало, а многие прямо обвиняли его в измене.
Причина проста: прочие голосовали не столько по зову разума (который, к слову сказать, есть далеко не у всех), сколько на основе принципов. Эта мера прогрессивна? – Голосуем «за»! – А эта реакционна? – Долой! Голосуем «против»! – Или если депутат принадлежит к противной партии, то действуем «от противного»: мера прогрессивна – голосую «против», и наоборот.
Между тем любой разумный план конституции должен сочетать в той или иной мере и «прогрессивные», и «реакционные» меры.
Приведу пример. Осенью 1789 года Мирабо произносит блестящую речь против выкупа церковной десятины (мера прогрессивная). До него выступал один из оракулов Собрания, аббат Сийес (о нем речь пойдет отдельно), и требовал, чтобы церковные собственности были национализированы (этого требовала насущная необходимость: денег в стране не было), но национализированы с выкупом. Ибо собственность священна…
А общество считало, что нечего чикаться: отобрать – и все тут! Сийеса чуть не освистали, и, сходя с трибуны, разочарованный, он бросил знаменитую фразу: «Они хотят быть свободными, а не умеют быть справедливыми!» – «Дорогой аббат, – возразил ему Мирабо в кулуарах, – чего же вы хотите? Вы отвязали быка, а теперь жалуетесь, что он пропорол вас рогами».
Сам же Мирабо выступил в поддержку закона и заявил: «Раз народ не хочет
