и не глядя в мою сторону, Он протягивает коробку с салфетками – одна из них торчит из дырки посередине, и я вытаскиваю её, вытягивая наружу половину следующей. Слёзы и сопли не прекращаются. Молча мы пьём ароматный кофе. Мой Ангел грустен: Его голубые глаза отдают глубокой синевой цвета предгрозового неба.
Наконец, я мою чашки, отвернувшись к раковине и совершенно забыв, что руку мочить нельзя. Вспоминаю об этом потому, что ладонь начинает нестерпимо жечь, словно на неё плеснули концентратом перекиси.
Бросаю чашку: дорисованная линия горит сочным огнём, словно раскалённая докрасна проволока.
– О-ё-ё-ё-ёй, что это? Что? Мамочки, что это? – скребу и тру ладонь ногтями и пальцами.
Наконец, боль уходит. Смотрю на руку и вижу, что линия смылась без следа, будто и не бывало. Хлопая глазами, расстроенно поворачиваюсь к столу:
– Я забыла… – но Джая уже и след простыл, и только на поцарапанной от времени клеёнке стола лежит огрызок того карандаша. – Что же теперь делать? – спрашиваю я уже в пустоту.
Внутри головы раздаётся поучительный уставший голос:
– Что, что… – вздыхая, вещает Джая. – Съешь таблетку для памяти. Забыла она…
Тупым ножом кое-как затачиваю огрызок карандаша и терпеливо рисую линию жизни на ладони ещё раз. Левой рукой рисовать очень неудобно: она дрожит и не слушается. Тем не менее, у меня получается нарисовать её ещё раз, пусть криво, но всё же. Я справлюсь. Чёрт побери, я смогу пройти этот участок. Ведь чтобы пройти через ад нужно просто продолжать идти.
…Поздний вечер. На столе – бутылка красного вина, и уставший Джая сидит напротив: у него измождённый вид и взъерошенные, серые от пыли перья на крыльях. Мы болтаем и пьём: я – вино, Джая – безалкогольную Пина Коладу.
– Солнце, – мой Ангел опять обращается ко мне так: Он только что исчерпался, стандартно вправляя мозг словами «вопреки» и «ради», в попытке заставить меня жить: – В конце концов у тебя есть такой весомый аргумент, как кошка!
Аргумент с яхонтовыми от старости глазами лежит у него на коленях, блаженно жмурясь и периодически шоркая лапой по шуршащим перьям, стоит только им показаться в зоне её досягаемости: в остальное время она делает вид, что спит.
– Он… Живёт в моей голове, – уныло говорю я про того самого мужчину. – И он ошибся во мне: я не настолько сильная, чтобы каждый раз переживать это разочарование собой.
Джая молча гладит меня по плечу, шмыгая носом – утешает, как умеет – другой рукой при этом параллельно и с тем же темпом гладя кошку.
– Я хочу не так уж и много! – почти кричу. – Любви!
– Любви, – поддакивает Джая, демонстрируя слушание, и достаёт из кармана огромный белый носовой платок, украшенный изысканными тонкими кружевами: бумажные салфетки закончились ещё вчера.
– Я завидовала сама себе, поверив в чудо, в саму вероятность
