но очень гостеприимная и всегда готовая сделать все, что в ее силах, в интересах ее мужа Русские приходили и наматывали себе все на ус. Они кушали обеды Бейли. Очень любили бейлевские коктейли, которые они впервые ввели в Москве. Они готовы были принять его за то, за что его выдавал Александр, и на меня падал отблеск нового великолепия. На службе Бейли заставлял меня много работать. Не зная языка, он во многом зависел от моей информации. С другой стороны, он научил меня, как нужно управлять канцелярией, как нужно обращаться с людьми разных положений и как действовать лаской или угрозой на те или иные отделы нашего Министерства иностранных дел. Обычно он говорил: «Если вы не можете чего-либо добиться любезностью, действуйте грубостью». Он следовал принципу не разводить китайских церемоний и в случае необходимости делал неприятности как посольству, так и министерству. К моему удивлению, такой образ действий лишь укреплял его авторитет. Его акции поднимались. Он отправился в Санкт-Петербург повидаться с послом и возвратился с полномочиями совершить инспекторскую поездку по остальным консульствам в России. Несмотря на желчный характер (в молодости он перенес на Золотом Берегу желтуху), он оказался прекрасным начальником, и ему я обязан всеми теми достижениями, которыми я обладал в качестве консульского чиновника. Вне службы он был мне как отец родной, и я с ним никогда не расставался. В его доме я встречал массу людей, которых я бы никогда не узнал, дружба с которыми оказала мне неоценимые услуги во время войны. Под руководством Бейли я превратился из застенчивого и малосведущего юноши в самоуверенного и квалифицированного администратора.
Весной 1914 года, в то время, когда я исполнял обязанности генерального консула, заменяя уехавшего в служебную командировку Бейли, со мной приключился интересный случай. В субботу вечером мне позвонил по телефону пристав Тверской части. Двое англичан – морской врач и унтер-офицер – оказались арестованными за кражу в магазине. Пристав, человек с круглой головой, угреватым лицом и усами, подстриженными по-военному, был любезен, но упрям. Обоих посадили за решетку. Они были пойманы с поличным. Когда я приехал к нему, он пил чай и как будто не очень обрадовали мне. Однако по моей просьбе он послал за протоколом. Согласно собственным показаниям, арестованные возвращались из Китая, куда были командированы, в Англию через Сибирь. Во время остановки в Москве они отправились в магазин, выбрали несколько новых платков, две-три пары носков, деревянный кустарный портсигар и положили все это в карман. Как раз в тот момент, когда они собирались заплатить, сыщик, дежуривший в магазине, схватил их. Это было вполне правдоподобно. Однако показания сыщика и вызванного для производства ареста городового были чрезвычайно неблагоприятны. Сыщик клялся, что своими глазами видел, как унтер-офицер отправил к себе в карман портсигар жестом профессионального карманника.
Единственным для них благоприятным обстоятельством было то, что в момент ареста они имели при
