костюмом. Уличный кэб, нагруженный снаружи и изнутри багажом, следовал за новобрачными. Разумеется, на счастье вслед на новобрачными, брошен был старый башмак, который, попав на огромную, как барабан, коробку, имел честь сопровождать счастливую чету до самой станции железной дороги.
Я потом узнал, что по пути чрез город новобрачные не дозволили себе отвести душу в разговорных излияниях. Они были совершенно поглощены созерцанием своего счастья и друг друга. Они сидели рука об руку, не сводя один с другого восторженных взоров, – разве только для того, чтоб мигнуть.
Когда Долли испускал слабое стенание, Анастасия отвечала ему сдержанным вздохом; она знала, что это стенание значит «я тебя обожаю», а он переводил её вздох словами: «о, радость моя!»
Только когда экипаж достиг Чипсайда, шум и суматоха грубой черни заставили влюбленных очнуться от небесных восторгов и напомнили им, что они все-таки смертные. Беспрестанные остановки и постоянная толчея низвели их с вершины блаженства на землю.
Бегая по платформе вокзала, мистер Икль уже не был прежним застенчивым Долли, но гордым, повелительным, крикливым джентльменом, который распоряжался носильщиками, точно будто бы они были у него на жалованье, и вызывающим взором смотрел на каждого встречного. «Куда вы положили ящики моей жены?» кричал он, «смотрите! Эй! осторожнее с картонками моей жены!» гремел он. «Уложен ли багаж моей жены?» гневно спрашивал он.
Он решился дать знать всем и каждому, что он женат, и совершенно преуспел в этом; едва они сели в экипаж, как носильщик, просунув голову в окно, заявил ему, что «желал бы выпить за здоровье новобрачной, ваша милость».
Вслед за тем караульный пришел посмотреть их билеты и пожелал новобрачному счастья на всю жизнь, «а также и прекрасной леди». Еще три носильщика сильно желали осушить кубок в честь прекрасной Анастасии, но это прелестное создание так гневно вскричало: «как вы смеете; мужики! прочь» что бесстыдные парни удалились в смущении.
Не бывало другого путешествие более сантиментального, чем путешествие этих двух существ, спешивших в Дувр. Как только Анастасия делала движение, Адольф с тревогой вскакивал с места; если ему случалось чихать, она уже была подле и поддерживала его. Когда утреннее возбуждение улеглось, Анастасия почувствовала сильное желание сомкнуть глаза.
– Засните, дорогая, – умолял нежный супруг.
– Засните, – шептала прекрасная супруга. – Если вы этого желаете, мой ангел, то я попытаюсь заснуть, но только для того, чтоб видеть вас во сне.
Потом он спросил:
– Отчего этот свисток так пронзительно свистит?
На это последовал восхитительный ответ:
– Я его не слышала, мой Адольфус; мои мысли были с милым сердцу.
– Будем всегда, моя дорогая, – сказал Адольфус, которому, в темноте тоннеля, внезапно пришла на ум светлая мысль – будем всю жизнь избегать
