сделать для него! Вместо того, чтобы осыпать ее восторженными поцелуями признательности, он, к изумлению красавицы, вдруг надулся, как мышь, и сказал обиженным голосом:
– Анастасия, я больше не буду настаивать.
– Милая, милая мамаша! – слабо пролепетал встревоженный ангел.
– Я более не скажу об этом ни слова!
– Добрый, любящий папаша! – вздохнул еще более встревоженный ангел.
– Довольно об этом, – сказал он решительно.
– О, как я неблогодарна! – вскрикнул ангел почти в ужасе.
– Ни слова более! – сказал он мрачно.
– Если вы думаете, Долли, что это необходимо… – вскрикнул ангел в отчаянии.
– Я ничего не думаю!
– Милый, великодушный друг, я сдаюсь! Закрепляйте за мной, что хотите, я на все согласна, я вам покоряюсь! – воскликнула самоотверженная душа.
– Это была не моя мысль, а здесь не при чем! – был сокрушающий ответ.
– Наши малютки станут, быть может, упрекать меня… – пролепетала стыдливая дева.
– Они не будут терпеть ни в чем нужды! – гордо отвечал мистер Икль.
– Я сделаю это для вас, Адольфус, воскликнуло преданное существо, закрывая лицо руками при таком признании и холодея от смертельного страха потерять 600 фунтов. – Милый, великодушный друг! я признаюсь, что вам я ни в чем не могу отказать!
Она схватила его руку и поцеловала ее в порыве страстной нежности.
Прежде, чем были готовы пригласительные свадебные билеты, интересная бумага, закрепляющая за любящею невестою 600 фунтов в год, была засвидетельствована где следует.
Накануне свадьбы Долли совсем меня замучил. То он боялся, что не принесут вовремя подарков, купленных для невесты, то приходил в отчаяние, что свадебные панталоны не поспеют к сроку.
– Господи! какое ужасное положение! – тихонько восклицал он, ходя в волнении по комнатам.
Он не дал мне ни на минуту сомкнуть глаз, опасаясь проспать и опоздать в церковь, и целую ночь только дремал и пронзительно вскрикивал.
Блумсберийская красавица была бесподобна в подвенечном уборе. Это было какое-то атласное божество: бела как заново выбеленный потолок, чиста, как сама невинность! Казалось, даже легкое прикосновение только что вымытого пальца запятнит ее изящные, волнующиеся одежды!
Жених был до того растерян, что старый де-Кад спросил меня, не пьян ли он.
Шесть подружек невесты дали волю своим чувствам и совершенно попортили себе завязки у шляпок; с мистрисс де-Кад едва не сделался припадок.
Возвращение домой и завтрак были торжественны, старый де-Кад заботился (под внушением гордости, вполне извинительной), чтобы свадьба произвела впечатление во всем приходе. Каждый сапожник на площади и на улицах знали, что дочь дантиста выходит замуж за очень богатого джентльмена. Это было недурно рассчитано на тот случай, чтоб соседи знали, куда нужно будет нести деньги, если у
