стороны тоже. Ведь именно этим она объяснила свое неожиданное вторжение в его спальню.
Ожидая, пока эта предприимчивая дамочка поймет, что угодила в свой собственный капкан, Кинрат, воспользовавшись моментом, любовался ею.
Она была настоящим воплощением женственности и нежности. Мягкие, округлые формы, лицо нежно-кремового цвета. Голубое утреннее платье с глубоким вырезом и туго затянутым корсажем выгодно подчеркивало ее соблазнительные формы. Посмотрев на висевший на серебряной цепочке медальон, он перевел взгляд на откровенное, по моде, декольте. Потом поднял глаза выше. К круглому головному убору, отделанному полудрагоценными камнями, была прикреплена тончайшая шерстяная вуаль, под складками которой можно было увидеть ее золотисто-каштановые волосы. Разделенные над гладким лбом пробором, они волной ниспадали на спину.
Медленно подняв глаза, Франсин посмотрела на него, и лучезарная чарующая улыбка тронула ее губы. На одной щеке у нее появилась прелестная ямочка.
Господи, да леди Франсин Уолсингхем так прекрасна, что запросто может выманить золотой соверен, зажатый в кулаке сборщика налогов!
– Вы являетесь официальным представителем короля Джеймса, – сказала она так, как будто бы это все объясняло, и сразу сменила тему разговора. – Надеюсь, вчера вечером вы хорошо повеселились и вам понравились танцы.
– О да, – ответил Лахлан, с радостью последовав новому повороту в беседе. – Жаль только, что вы так рано ушли вместе с другими вдовами, после того как поссорились с маркизом.
– Интересно, почему вы так сожалеете об этом?
Он пожал плечами, изображая полное безразличие.
– Я надеялся, что смогу еще раз потанцевать с вами. К тому же такая прелестная девушка не должна спать одна.
Ее губы изогнулись в ехидной усмешке, а на лице появилось высокомерное выражение.
– Вы совершенно напрасно беспокоитесь, лейрд Кинрат, – ответила Франсин, надменно усмехнувшись. – Да, я поссорилась с маркизом, но это вовсе не значит, что я спала одна.
Она направилась к двери и, когда обходила лейрда, посмотрела ему в глаза. На этот раз взгляд был открытым и вполне искренним. И он всем своим нутром почувствовал, что графиня, скорее всего, сказала правду.
Возможно, виной тому было дерзкое веселье в ее голосе.
Возможно, аромат лаванды, который проплывал возле него легким облачком.
А может быть, пара блестящих карих глаз, которые смеялись над ним и в то же время соблазняли его.
Неважно, что именно послужило причиной, но он вдруг почувствовал, как ревность – это чувство, которое Лахлану еще не доводилось испытывать, – впившись в него своими острыми когтями, разорвала на куски маску безразличия, которую он на себя надел. Стоило ему только представить ее в постели с другим мужчиной, как он почувствовал, что в нем проснулся дикий, первобытный зверь, прежде дремавший где-то в глубинах его естества. По
