смеюсь я.
Дверь нам открывает улыбчивый лысеющий араб, одетый в спортивный костюм, но без обуви.
– Салям алейкум, – говорит он в знак приветствия и впускает нас в квартиру.
Я с удивлением смотрю на Ахмеда.
– Это означает «здравствуй», а точнее – «мир тебе», – поясняет он.
– Мне стоит это выучить! Красиво звучит.
Тут же прихожую заполняют визжащие дети и прыгающая собака, а напоследок, будто звезда, выходит Виолетта. Кажется, ей около тридцати, но вызывающий макияж прибавляет ей годы. Одета она в куцую мини-юбку, короткий мохеровый свитерок, открывающий нижнюю часть живота, и черные колготки в сеточку. На ногах – туфли на металлических шпильках. Волосы ее в полнейшем беспорядке, неаккуратные пряди местами склеились от пенки или геля. Я младше Виолетты как минимум на десяток лет, но одета словно ее мать: в пепельное вискозное платье до середины икры с вырезом под шею и длинными рукавами. Возможно, это платье и подходит к моим светлым волосам, скромно сколотым в небольшой пучок, но сейчас мне кажется, что я выгляжу слишком старомодно.
– Привет, привет, красавица, – свысока обращается ко мне женщина и чмокает воздух около меня, имитируя поцелуй. – Мы уж и дождаться не могли знакомства с тобой. – Она осматривает меня с головы до ног. – Но ведь ты совсем юная! Тебе хоть исполнилось восемнадцать или Ахмед уже водится с несовершеннолетними?
– Уймись, – обрывает ее муж. – Проходите, пожалуйста.
И мы идем в гостиную, меблированную на современный лад. Некоторые детали напрямую говорят о происхождении хозяев. На одной стене висит коврик с оленями, тут же в позолоченной пластмассовой рамочке – репродукция Ченстоховской Божьей Матери. На полке стоит арабский кальян и дощечки, испещренные витиеватым письмом, а рядом – множество кожаных верблюдов и осликов, набитых соломой и ватой, а также глиняные фигурки арабов в народных костюмах.
– Садитесь, пожалуйста. – Али указывает нам на диван, на который моментально запрыгивает пес. – Пошел прочь! – кричит Али и добавляет еще какие-то слова, которых я не понимаю.
– Все в порядке, я люблю животных, – смеюсь я и треплю по шерстке умильное кудлатое существо.
– Свинину у нас не едят, – ни с того ни с сего сообщает мне Виолетта. – Надеюсь, один вечер ты обойдешься без крестьянской колбасы? – В ее голосе я слышу ехидство.
– Я тоже очень редко ем такую пищу. Она тяжела для желудка и не очень полезна. – Я стараюсь говорить как можно изысканнее, старательно подбирая слова.
– Ты, похоже, вообще мало что ешь, – продолжает Виолетта. – Ты такая худая! Ну что ж, когда я была подростком, тоже могла жить одной лишь любовью.
Она разворачивается и испускает выразительный вздох. Становится у дверей кухни и закуривает сигарету, выдыхая клубы дыма. Нет, судя по всему, вряд ли мы станем подругами.
– Виолетта, успокойся, какая муха тебя опять укусила? – Али повышает голос, но в тоне его слышится мольба.
