зашуршали, взволновались, и к ногам Ивана Ивановича выкатилось скользкое жабоподобное существо размером чуть больше кошки.
– Знаешь, почему меня упырем называют?
– Нет, – признался Иван Иванович, разглядывая упыря.
Бородавчатая кожа, перепончатые лапы и внимательные, цвета распутной кувшинки, круглые глаза.
– Потому что я упертый. Вот упрусь, как баран, и все тут. До конца буду на своем стоять. Еще упырять могу до обморока, если что.
– В смысле, крови выпить? – поинтересовался Иван Иванович.
– В смысле, длинным и острым предметом, – усмехнулся упырь.
– Ты меня не пугай, – строго сказал Иван Иванович, – я с дедом Пихто знаком, слыхал про такого? Вот он любитель пихтов напихать до смерти. А меня не трогает, потому что я к нему с уважением. К тебе, между прочим, тоже.
– Ооооо, – уважительно протянул упырь, – это все меняет. Раз Пихто принципами поступился, то и я могу. Ты зачем сюда приперся?
– Да низачем, просто шел мимо. Теперь хочу посмотреть, что на том берегу.
– Нет там ничего. Деревня заброшеная. Ты лучше днем приходи, а то они скоро проснутся и стенать примутся.
– Кто? – удивился Иван Иванович.
– Дома, – махнул в сторону острых крыш упырь. – И, главное, жалобно так, надрывно, каждую ночь слушаю и рыдаю.
– Никогда не думал, что дома так умеют.
– Откуда тебе? Ваши городские бетонки в вечном анабиозе пребывают.
Упырь помолчал, потом протянул Ивану Ивановичу холодную скользкую лапу.
– Пойдем, увидишь сам.
Иван Иванович шагнул было на мостик, но упырь дернул его за руку:
– Вброд перейдем. Я в середину моста гнилых бревен положил. Как раз над зыбучей трясиной. Чтобы не шлялись кто попало.
– А много шляется?
– Да нет… ты первый.
В наступающей ночи Иван Иванович вдруг услышал стон. Скорбный и тоскливый. Упырь тихонько заскулил.
– Что с ними случилось? – спросил Иван Иванович, чувствуя, что хочет выть от тоски.
– Перейдем, расскажу, – ответил упырь, увлекая Ивана Ивановича за собой в болото. – Тут не глубоко, тебе по колено, а я переплыву.
Он нырнул в вязкую жижу. Иван Иванович вздохнул и пошел следом.
На берегу его встретили темные силуэты стоящих в ряд домов и умывающийся на кошачий манер, упырь.
– Их осталось всего семь, – сказал упырь.
Его глаза светились в темноте желтым и были похожи на две маленькие луны.
– Они оплакивают ушедших. Слушай, что я тебе расскажу. Когда человек строит себе дом, то отдает ему часть себя. Потом в нем живут его дети и дети их детей. Они любят его, заботятся, и дом живет. Ночами на чердаке шушукаются старые вещи, скрипят ступеньки, ветер флиртует с оконными рамами, домовой гнездо свивает, ну и всякое такое. Иногда люди оставляют свои дома насовсем и уходят. Тогда дома снимаются с насиженного
