уже отчётливо улавливались теперь ещё и нотки раздражения.
– Так она мне его подарила. – Опять соврала я, на этот раз мой голос дрожал. – Я идти сюда не хотела. Она сказала, что платок мой, если схожу, посмотрю, приехал ли ты. Дома одна боится спать. Вот и ходит к нам.
Как быстро я научилась лгать. Впервые в жизни на ходу я придумывала небылицу и хотела в неё верить. Нет, тогда я верила в неё. Не веря, я не смогла бы так искусно врать. Врать, глядя прямо на него! не отводя ни на секунду взгляда с его лица. Дорогой мой читатель, оказывается, ложь женщине даётся очень легко, когда она загнана в угол и некуда бежать.
– Подарила, значит. – Опять со злобой он сказал.
Гришка в два шага оказался прямо передо мною. Снял с плеча, повисший платок и прижал к своему носу. Жадно вдохнул его запах.
– Так легко мои подарки дарит.
Он не спрашивал. Он, будто, говорил сам собою. Мне стало не по себе и я отодвинулась чуток в сторону. Дверь открыть всё равно не смогла бы. Слишком близко мы стояли возле неё.
– Можешь забрать. – Еле слышно прошептала я.
– Оставь. Ей не нужен. – И протянул злополучный платок мне.
Но как только я протянулась, взять подарок, Гришка схватил мою руку. Сильно дёрнул меня к себе. Я в печаталось в его грудь. Это произошло так стремительно быстро, что сопротивляться не было смысла. Коршунов сжимал меня в своих жилистых руках. Тут же срывал одежду. Я слышала сквозь его сопение, как она рвётся по швам. Бросая мои вещи, он бросил на пол и меня. Я попыталась вырваться. Отползти от него. Но, куда там! Что хрупкая девушка может сделать здоровенному мужику. Ничего. Мои попытки только раззадоривали его. Я даже не могла кричать! Его рот не давал мне позвать на помощь. А услышал ли кто-нибудь меня? Нет! Это понимаешь потом. Дома стояли на приличном расстоянии друг от друга. Толстые стены заглушали любые крики. Я была в западне. Помочь мне было не кому. Та ночь до сих пор, словно, в тумане в моей памяти. Наверно, моё подсознание стёрло воспоминание о том событие, которое причинило мне так много боли. Боли не столь физической, сколько душевной. Он овладел мною на полу, дыша мне в лицо смесью спирта с табаком. Этот горьковато приторный привкус был ещё долго на моём языке. Хуже того Гришка сполз с меня, как только кончил, и уснул. Даже не уснул. Он захрапел, как хряк! Словно, не было ничего. Словно, он только, что не надругался над сестрою своей жены. Для него это было обыденно, что ли? Вот так жестоко, по-скотски поступать с девушкой. Брать её против её же воли! И даже выпитый алкоголь не может оправдать его поступка.
Он стал первым моим мужчиной. Коршунов украл у меня целый период мой жизни. У меня не было ухаживания, встреч, первой любви и всего того, что отличает юность от зрелости. Он одним своим поступком уничтожил во мне веру в мужчин. После него я больше не связывала в едино любовь и мужчин. Поднимаясь с того пола, я была уже другая. Не сломленная, но разбитая. Не жестокая, но озлобленная. Он был только первым, но не худшем и не лучшем.
