решительно подаёт мне ладонь.
– Взаимно. И с днём рождения, – подлаживаясь под его тон, отвечаю я. Рука у директора крепкая, цепкая и мозолистая. И это прикосновение почему-то вызывает в моей памяти одно почти забытое, почти стёртое временем воспоминание…
Это было десять лет назад. Мне – двадцать пять. Через два дня я уезжал в Париж.
– Меня не будет два года. Всего два года, папа! – Я в новеньких кроссовках и модных джинсах расхаживаю по скрипучим половицам старого родового дома. Отец, подперев кулаком подбородок, неодобрительно следит за мной. – Это – мой шанс. Ну, как ты не понимаешь? На собеседовании были десятки людей, а взяли меня. Тебе бы радоваться за меня, а ты…
– Это ты, Сашка, не понимаешь! – сердито обрывает меня отец. – Покумекай своей головой: у тебя родители – и оба «сердечники». О чём ты вообще думал, подписывая этот контракт?
– О чём? Да о вас с матерью! – Развернувшись, я утыкаюсь взглядом в отцовскую переносицу, чтобы не видеть его острых глаз. Синих. Жёстких. Непримиримых.
– И что же ты думал о нас, м-м? – Отец изгибает бровь.
– Как вас из этой дыры вытянуть! Папа, погляди вокруг, как вы жили? Что вы вообще видели? Твою железную дорогу? Продмаг, от зари до зари забитый местными алкоголиками? Раздолбанное пианино и танцы в доме культуры по выходным? А по большим праздникам – поездку за сто десять километров в Иркутск? Пойми, жить надо нормально. Для этого я и ввязался в контракт, потому что это – шанс. Шанс, один на миллион. Шанс выбраться из этой дыры. Шанс заработать и переехать в Москву. И я смогу, вот увидишь. У меня всё получится. Дай только время, и я…
– «Я»? Я, я, я… ты думаешь только о себе, Сашка. Впрочем, как и всегда.
Меня точно ударили под дых, и я захлебнулся воздухом:
– Что?
– Ты слышал, – зло отрезал отец. – Франция, Париж, Москва… Иллюзии всё дурацкие! Я думал, ты вырастешь и поумнеешь, а ты всё такой же, – и отец удручённо машет рукой.
– Папа!
– Всё!.. Разговор окончен. Я тебе всё сказал, а ты поступай, как знаешь.
Отец тяжело поднялся из-за стола. Аккуратно приставил стул к столу и ушёл, закрывшись от меня дверью. Отгородился от меня, как делал это всегда. А я, кусая губы от обиды, начал собираться в обратную дорогу. Провожать меня вышла одна мама. Покосилась на окна в кружевных стиранных занавесках, за которыми – она знала! – отец неодобрительно следит за ней. Притянула к себе мою голову.
– Не обижайся, Саша, – тихо попросила она. – Он любит тебя.
– Это он тебя любит, – горько усмехнулся я, – а меня он терпит. Я – его вечное разочарование.
Мама вздохнула, поцеловала меня в щеки и в лоб, заглянула в глаза:
– Ты только пиши почаще. Если звонить будет дорого, то просто пиши. А мы будем ждать тебя.
Тогда я не знал, что вижу её в последний раз. Я был в Париже, когда у отца
