связывал лавры, кто-то рукоплескал, кто-то зубрил вовсю, бормоча:
«Первопричина есть Бог… потребны богатство да знатность…»
Сумрачный муж в стороне изрёк:
– Мыслю иначе.
– Ну-ка! – воскликнули все. – Вещай, Пиррон-скептик!
– Я ничего не знаю и ни во что не верю. Всё безразлично. Всякому слову сыщешь обратное. Нет добра и нет зла. Будь они – они были бы одинаковые для всех. Мы ж – зрим инакое, ведь их нет. Повар славного Александра грелся в тени, мёрз на солнце. Нашему Диогену в благо мнилось великому Александру высказать, чтобы тот, заслоняющий солнце, посторонился. А Аристотель служил при дворе Александра.
– Хвала, Пиррон! Слава!
– Благо ль некий поступок или он зло – не знаю, и потому что добра и зла нет, и по прочим всем основаниям. Ничего я не знаю. Даже не знаю, знаю я или нет в самом деле. Впрочем, хоть говорю: не знаю, – но не возьмусь поклясться, что, вот, не знаю.
– Прочь, Аристотель! Вверх, Пиррон!
– Вам всем разное, быть вам над или под. Мне – равное, быть царём иль рабом, – вёл Пиррон, всходя по ступеням. – Некогда Анаксарх, учитель мой в философии, вяз в болоте. Я прошёл мимо, не слушая криков помощи, вот как.
– Дивно!
– Раз нет добра и зла – ничего нет. Стало быть, для чего, мнил я, помощь, если нет жизни, но и нет смерти. Смерть, может, – жизнь, жизнь – смерть. Эпикур, ценя жизнь, учит, что смерть – бесчувствие. А Сенека зовёт эту нашу жизнь смертью в преддверии жизни истинной. Он радовался б покойнику, причастившемуся загробных благ. Эпикур бы печалился, что покойник утратил всё… Я же, – нёс Пиррон, – превзошёл их, так как не знаю, есть я или же нет. Коль чувствовать – значит жить, не Гомер ли нам описал царство мёртвых, где чувствуют ярче? Я чувствую, что я есть, но наличествует моя сущность – или же отражается в этой жизни уткой в воде, не ведаю.
– О!!! – восторгалось собрание.
– Я сейчас, – вёл Пиррон, – буду стукаться обо что-нибудь, потому что не знаю, нужно это или не нужно, выгодно иль невыгодно… – И действительно, застучал, да сильно; кровь пачкала пьедестал. В рукоплесканиях, в воплях полного восхищения лишь один, подбежав, подставил под лоб мудреца свою руку.
– Прочь, Безымянный! – остервенились все. – Лавры, лавры Пиррону!
Глас Безымянного был неслышен:
– Остановись, Пиррон! Не знаешь, как быть, и ладно, это не главное. Пойдём отсюда. Я накормлю тебя фигами. Ну, пойдём!
– Не знаю, как угодить им, – рыдал Пиррон, позволяя себя увести. – Их не насытишь.
Вика поддерживала мудреца тоже, слушая, что внушает мешающим Безымянный:
– В каждом есть царство истины! Ведайте дух внутри! Не сжирайте друг друга. Любите!
– Дай нам Пиррона, враль! – бесновалась толпа. – Пусть убьёт себя и докажет! Прочь от нас! Болтай свой чувствительный вздор женщинам!
