словно в отеле. Рыба и хлеб – в холодильнике. Завтра после спектакля приду, напишу письма.
– Сигар у нас нету, вот сигареты, – съязвил вяло Скептик.
Пыхая дымом и молча кивая, оборотень проводил их, а когда дверь захлопнулась, перебрался к окну любоваться огнями города.
Скептик повёл её через квартал к большому дому.
– Здесь у меня подруга, я поживу с ней, – девушка объяснила.
Скептик отправился в снегопад.
Превращение близ экватора
Без остановки носило друзей в Сахаре. Лишь вкатывались в Атлантику, ветер, меняясь, гнал их к Красному морю в клубах песка с такой скоростью, что ремни, на которых висел ранец вроде качелей, тёрлись о палку, пропущенную через центр, дымились и раскалялись.
– Эй! – звал Перекати-Поле. – Придумай что-нибудь, если ты комсомолка!
Вика на ранце помалкивала и дёргалась, – оттого направление их отчаянных гонок менялось мало-помалу. Но травяной шар мнил, что она это делает ему в пику, и он скандалил. Вика же, обнаружив, что на подъёмах качение замедляется, норовила свернуть к исполинской горе – и преуспела. Ветер их гнал к вершине, ослабевая, юля, увиливая. Наконец он бежал прочь, взяв с собой бурю.
Небо очистилось, встало солнце.
Парочка, скрывшись в тень под скалой, смотрела на мёртвые обожжённые камни.
– Что делать? – вёл Перекати-Поле. – Здесь от нас рожки-ножки останутся.
Они мучались и томились.
К вечеру жара спала.
Скатясь с горы, они двинулись по пескам да косам щебёнки, отбрасывая тени. Вдруг за грядой послышались голоса. Помчав туда, девочка обнаружила странных людей, толпившихся близ пьедестала.
– Мы собрались! – взывали они. – Срок говорить, любомудрствовать. Просим, Солон! Ты всех стáрее, вещай первым.
– Я не хочу вещать, потому что есть тот, кто вмещает в себя мои знания, а я – жалкий должник его.
Все настаивали тем не менее, и он начал:
– Прекрасным и добрым верь более, чем поклявшимся. Заводить друзей не спеши; заведя, не бросай. Не советуй дурное, советуй лучшее. Ум – твой вожатый. Душа бессмертна.
– Слава! – вскричали все и, венчав, возвели его на пьедестал.
– Я воспретил театр, ведь он научает притворству, какое пагубно. Слово есть образ дела…
Странный толстяк, меж тем, вылез из бочки и показал всем воблу.
– Я вычислил путь от солнцестоянья до солнцестоянья, сочтя земной год, – вещал Солон.
Но его уж не слушали, вместо этого созерцали воблу, поэтому он умолк сбившись.
– Вот! – начал толстяк из бочки. – Грошовая вобла сбила Солона в его рассужденьях! Вспомним: он шёл смотреть звёзды, которые-де постиг, но рухнул в яму, и женщина пошутила, что тот, кто не видит под носом, считает, что знает небо.
Все, засмеявшись, стащили Солона вниз,
