становилось невмоготу, Ольга уходила. В посадки или в степь.
Подросший лесок, как обычно, дарил ей запахи то весенней свежести молодых листочков, то жарких, прогретых на солнце, горячих даже на ощупь. Запах закипающей смолы в трещинках коры сосенок или терпкий аромат хвои под лёгким снежным покровом.
В степи обнимали ноги высокие травы, лилось в широко распахнутые глаза небо. То блёклое от зноя, то пронзительной синевы. То чистое, то затянутое клубящимися облаками.
В непогоду просто бродила по городу.
В городе тоже жили деревья. Их Ольге было особенно жаль. Зажатые среди асфальта и бетона, они страдали в городе, наверное, так же, как она в своей сумасшедшей квартире: тесно, громко, угарно. И всё же они росли. Боролись за жизнь, утверждали себя наперекор всем невзгодам.
Она училась у них этой жизненной стойкости. И возвращалась с прогулок спокойная, готовая перенести новые и новые трудности, нападки мужа и матери.
Иногда брала с собой Олежку. Сын рос тихим, замкнутым. И только на этих прогулках могли они вдоволь наговориться. И – посмеяться. Они даже называли эти прогулки: «Пойдём, посмеёмся!» Олегу Ольга могла рассказывать обо всём. И о природе, и о технике, и о проблемах житейский. Если что-то было непонятно мальчишке, он серьёзно замечал:
– Ладно, я потом это пойму.
Однажды он сказал:
– Я тебя понимаю, мама. Ты какая – то странная. Как будто тебя две. Дома одна, а на улице – другая. Наверное, это из-за папки. Давай его прогоним. И тогда ты будешь одна.
– Что ты, Олежка! – горько усмехнулась Ольга. – Я папку люблю. И как можно – прогнать?! Он же родной – родной. Просто другой. Непонятно ему, как можно вот так разговаривать. Но ведь и бабушке непонятно. Что же, и бабушку прогнать?! Нет, Олежка. Это только я другая. И ты тоже немножко: ведь ты мой сын. А остальные все, в основном, одинаковые. Значит, нам нужно приноравливаться к ним. Это мы в их мире живём, а не они в нашем.
А папка… ты не помнишь… Он ведь не всегда таким был… Просто… не сумел, не выдержал… Быть таким, как мы, Олежка, очень нелегко, если есть хоть капелька сомнения в своей правоте. Вообще, странно это и очень сложно. Не только для тебя. – Ольга надолго замолчала, глядя в пространство, машинально ероша мягкие волосы сына. Потом вздохнула и повторила. – Просто он не выдержал… постоянно чувствовать ответственность за весь мир целиком – не за одного себя – за каждое деревце, за каждую травинку… за всё…
Иногда она пугалась, что увлекает сына в свой полуреальный мир прекрасного. Замечала вдруг, насколько он замкнут, необщителен. Тогда становилась строгой мамой, ругала за разбитую обувь, плохие отметки в школе. Но, опять же неестественно, требовала: «Найди себе друзей, общайся со сверстниками!»
Тысячи матерей стремятся отгородить своих детей «от дурного влияния улицы». Она гнала сына во двор. А он приходил вскоре, угрюмый:
– Они
