баночку.
– В масле только.
– А в томате нет?
– Нет, кончились.
– Ну, в масле давай.
– Всё?
– Ну и хлеб.
«Я поймал её, поднял над головой, а змея шипела и извивалась. Я свернул ей голову и бросил в реку – течение подхватило её и понесло вдоль берега. Она исчезла, но ты не проснулась. Я подхватил тебя на руки и понёс домой. Наш дом стоял на холме и в нём было совершенно пусто. Я положил тебя на соломенную подстилку и сел рядом. Я просто ждал, пока ты проснёшься, я хотел сказать тебе: „С добрым утром. Ты проспала целые сутки“. Но сутки прошли, а потом и другие, и я стал беспокоиться».
– Щас, Тань, щас, – говорила Валя. – Вижу, что ты давно стоишь. Старухи эти заколебали уже. Насядут скопом, одна другой глупее. Что надо, чего хотят – сами не знают. Чего тебе?
– Хлебушка, Валь, – последняя старуха, потом они.
– Двадцать.
– А вот это что такое?
– Ну вот, началось.
– Спросить просто.
– Ром это. Ты ром что ли пьёшь?
– А в какую он цену?
– Пятьсот двадцать.
– А-ба! Да кто ж его купит?
– Кто-нибудь да купит. Вадим вон хотя бы. Он человек приезжий, богатый.
Она обернулась. Взглянула – и обратно. Трепетно так, пронзительно.
«Какая-то страшная женщина заглянула в окно и сказала, что ты не проснёшься никогда, потому что это не сон, а смерть. Я прогнал её – глупую, старую женщину со своими нелепыми домыслами и продолжал ждать. Я не верил, что это смерть, ведь ты дышала. И кожа твоя была чистой, и губы всё так же алели. Я ждал, но к несчастью проснулся сам. Проснулся, и долго не мог вспомнить сон. Потом вспомнил и был очень удивлён – как могло такое произойти: ведь я здесь, а ты там – во сне, и всё ещё спишь. Разве может быть такое?»
– Что тебе, Тань?
– Хлеба. И банку кофе.
– Хлеб, банка кофе. Всё?
– Всё.
Подошел и его черёд.
Она уходила в это время. Уходя, обернулась. Взглянула яростно, зло даже – он видел краем глаза.
Выйдя наружу, опять увидел её. Шла домой. Обернулась, посмотрела. Злая. Гордая.
«Что ты, что ты! Разве могу я променять тебя? Вулканы забурлили, лава потекла – мне уже не сдержать. Почему-то, когда-то – в какой момент? в какой миг? – стрелки перевели и часы идут по-новому. Чудесно, завлекательно – чудесно оттого, что не уловить начал. Не улавливать бы и концов, стало бы в сто крат завлекательней. Изумительно и так. Ты спишь ещё – где-то там, в моём собственном сне, и я даже не знаю – стоит ли тебя будить. Возможно ли это, осуществимо ли? Взгляды, которые дарила на прощание – да. Они – да, они говорят. Сон чуден, но и чуток. Я не осторожен, но если будить суждено мне – что же, пусть свершится. Я беру на себя ответственность».
Почва была мясистой, мягкой – ноги погружались в неё чуть ли не по щиколотки. Каждый шаг давался
