с ней весь вечер. Хотя она вполне могла бы спуститься вниз!
Наверное, ревность Тамары понятна. Но сейчас Нику мне жаль больше и я рада, что Семен Михайлович сумел уделить время девочке хотя бы поздно вечером.
– А потом опять звонила Алла, – рассказывает мне Тамара – я ведь уезжаю вечером домой и знаю не все «самое интересное», – если бы ты знала, как меня раздражают ее звонки.
– Но Семен Михайлович же говорит с ней только о Нике и Вадиме, – пытаюсь я смягчить ситуацию.
– Почему он вообще с ней говорит? Разошлись и разошлись – все!
– А дети? – глупо спрашиваю я.
– Скажи, чего не хватает этим детям? – спрашивает Тамара, – Чего им еще нужно? Они вообще не должны быть здесь! У Семена новая жизнь! Я не хочу жить с ними!
Мне, конечно, очень жаль, но я думаю, что, выбирая между детьми и Тамарой, Семен Михайлович выбрал бы детей. Хотя, кто знает. Кто вообще может разобраться в чужой семейной жизни?
– Я сегодня еду заниматься собой, – сообщает Тамара, – маникюр, педикюр, парикмахер, визажист, массаж. Обедать буду в городе, так что на меня можешь не рассчитывать.
– Хорошо, – говорю я, – а ужин?
– Ужин – на твое усмотрение. Я могу не вернуться и к ужину. Семушке я позвоню сама, а остальным знать необязательно.
Тамара выплывает в коридор с сигаретой, но в дверях оборачивается:
– Кстати, я еще планирую встретиться с подругой и, возможно приглашу ее к нам на следующей неделе.
Я не знаю, зачем она говорит мне о подруге, возможно, для того, чтобы подсказать свою версию своего отсутствия, а, может быть, просто так, чтобы подчеркнуть, что у нее есть подружки.
– Желаю хорошо провести время, – говорю я и вспоминаю про тетрадку, которую обещала найти для Ники.
– Ну что ты так до-олго, – тянет Ника, когда я захожу в комнату. Такое впечатление, что она ничем не занимается только из-за отсутствия этой тетради. Я утешаю себя мыслью, что больные дети становятся капризными и нытье Ники – это следствие ее недомогания, а не пренебрежения ко мне.
– Ты не возражаешь, если я включу здесь пылесос? – спрашиваю я. Я знаю, что в доме становится неуютно, когда затевается уборка или стирка и стараюсь делать это, когда в комнатах никого нет.
– Здесь чисто, – говорит Ника, и я понимаю ее.
– Смотри сколько крошек, – показываю я на ковровое покрытие. Во время болезни Ника ест, не вставая с постели.
– Может, веничком? – спрашивает она и смешно морщит нос.
Если я буду убирать этот дом «веничком», я не справлюсь с этим и за неделю.
– Ты что, пылесоса боишься? – я пытаюсь ее рассмешить. Она улыбается.
– Нет, просто так не хочется вставать… одеваться… вообще, двигаться с места… Врач сказал, что мне нужно вылежать неделю, ты слышала?
Я бы, конечно, ответила ей, что за те
