с майором Коксом – должен был прийти ко мне и открыто заявить: «Мистер Гибсон, я люблю – или полагаю, что люблю – вашу дочь. Я не считаю правильным и возможным скрывать это от вас, хотя и не в состоянии пока что заработать ни пенни. И, не рассчитывая на то, что смогу без посторонней помощи добыть себе средства к существованию, я не скажу ни слова о своих чувствах – реальных или воображаемых – самой юной леди». Вот как должен был поступить сын вашего отца, хотя не исключено, что ему вообще было бы лучше хранить полное молчание на сей счет.
– А если бы я действительно сказал это… пожалуй, мне и впрямь следовало поступить именно так, – поспешно поинтересовался бедный мистер Кокс, – каков был бы ваш ответ? Вы бы не осудили моих чувств, сэр?
– Скорее всего, я бы ответил – не уверен, что именно этими словами, поскольку мы с вами рассуждаем о гипотетическом случае, – что вы – юный глупец, хотя и отнюдь не бесчестный, и что я не советовал бы вам забивать себе голову всякими телячьими нежностями до тех пор, пока вы окончательно не уверитесь в том, что страстно влюблены. И, дабы компенсировать унижение, которому я вас подверг, я бы посоветовал вам присоединиться к Крикетному клубу Холлингфорда и пообещать, что стану почаще отпускать вас по субботам после полудня. А теперь мне не остается ничего иного, кроме как отписать вашему отцу в Лондон и попросить его забрать вас отсюда, вернув ему, разумеется, уплаченную сумму, что позволит вам продолжить обучение у какого-нибудь другого врача.
– Это очень огорчит моего отца, – заявил мистер Кокс, приходя в смятение, если уже не испытывая раскаяния.
– Я не вижу иного выхода. Несомненно, это причинит майору Коксу некоторое беспокойство, хотя я постараюсь сделать так, чтобы он не понес лишних расходов. Но, на мой взгляд, более всего его огорчит злоупотребление доверием, потому что я доверял вам, Эдвард, как собственному сыну! – Было нечто такое в голосе мистера Гибсона, когда он говорил серьезно, особенно ссылаясь на собственные чувства – а он крайне редко давал понять, что творится у него на душе, – чему не могли противиться остальные: переход от сарказма и шуток к мягкой суровости.
Мистер Кокс понурил голову и задумался.
– Я действительно люблю мисс Гибсон, – проговорил он наконец. – Кто может этому помочь?
– Мистер Уинн, я надеюсь! – отозвался мистер Гибсон.
– Его сердце уже занято, – возразил мистер Кокс. – А мое сердце было свободно до тех пор, пока я не встретил ее.
– А не поможет ли излечению вашей… что ж, пусть будет страсти, скажем так… если она будет надевать синие очки за столом? Я заметил, что вы много внимания уделили красоте ее глаз.
– Вы смеетесь над моими чувствами, мистер Гибсон. Неужели вы забыли, что и сами когда-то были молоды?
«Бедная Джинни!» – прозвучало в ушах мистера Гибсона, и он ощутил укор совести.
– Послушайте, мистер Кокс, давайте подумаем, а не сможем ли мы с вами договориться, – сказал он после недолгого молчания. – Вы поступили
